Все больше россиян поддерживают войну и Путина. Социолог Лев Гудков объясняет, почему

Уже месяц идет война. Из России ушли крупные компании. Экономическая ситуация ухудшается. Тем не менее доверие людей к институтам власти растет, и к Владимиру Путину в особенности. С чем это связано?

Есть два фактора, которые объясняют это. Во-первых, почти полная информационная изоляция из-за блокировки независимых и альтернативных каналов, в том числе фейсбука. Во-вторых, непрерывная, очень агрессивная и лживая пропаганда, которая работает на людей преимущественно старшего возраста, жителей сел и малых городов. Там выше всего поддержка происходящего.

Пропаганда захватывает свою аудиторию и удерживает ее. Другой конструкции реальности, интерпретации происходящего для людей практически не возникло. Никаких других авторитетных мнений в публичном поле не оказалось.

Но это внешние факторы. Внутренние – надо понимать, во что превратилась Россия при Владимире Путине. Произошло восстановление тоталитарного государства. Очень закомплексованное население, бедное, депрессивное, компенсирующее все это тем, что пытается сохранить старые представления о великой державе: «Мы бедные, зато как страну нас уважают и боятся». Эта идея военной силы, насилия и империи чрезвычайно значима. По существу, она единственная объединяет страну. Она ложится на всю предшествующую конструкцию: «Россия — жертва», «Запад враждебен», «мы всегда в состоянии внешней агрессии» и так далее.

Еще в феврале я видел нарастание подъема консолидации. В декабре рейтинг Путина был 65%, в январе — 69%, в феврале — 71%. За месяц последовал скачок – в марте уже 83%. И самое главное, что это не только отношение к Путину, это общий подъем одобрения всех политических институтов, даже тех, которые раньше находились в хроническом неуважении, вроде Думы.

Рейтинг одобрения действий Госдумы РФ вырос впервые с 2016 года. Фото: «Левада-Центр»

Да, я видел, что даже рейтинги «Единой России» растут.

Общее одобрение означает, что действует единое силовое поле. Противопоставить этому, как оказалось, нечего. Наша либеральная общественность не смогла предъявить ничего убедительного и значимого хотя бы для той части населения, которая могла бы ориентироваться на нее.

Пропаганда и власть говорят на языке коллективных ценностей: честь, милитаризм, слава, достоинство, победа над фашизмом. А либеральная риторика сводится к прагматическим интересам и неадекватности политики государства. Эти две линии не соприкасаются.

Катастрофические последствия для экономики, которую из-за санкций ждет более 10 лет стагнации, ощутимы только в крупных городах. Исчезновение импорта, запчастей, лекарств, рост цен, сокращение производств вроде «АвтоВАЗа» и занятости в целом — до малых городов и до села это дойдет только через несколько месяцев.

А после того как дойдет, можно ли ожидать, что ситуация изменится, пойдет волна неодобрения? Или стойкое ощущение, что Россия находится в кольце врагов, будет поддерживать то состояние общества, которое видим сейчас, еще долго?

Сейчас очень трудно прогнозировать. Пропаганда разорвала связь между политическими действиями и повседневной жизнью. Люди просто не чувствуют ни своей ответственности, ни причинно-следственной связи. Они думают, что война их не касается. Но рано или поздно придется это признать.

Во-первых, нет сведений о погибших. Нет ощущения того, что возникло на второй год чеченской войны — война затягивается, блицкриг провалился. Потери очень высоки, просто информация цензурирована, но когда-то они должны прийти, известия будут распространяться. Проблемы, впрочем, в том, что потери будут касаться в первую очередь периферии. Солдаты — люди из социальных низов, где ценность жизни очень невысока, но государственные патерналистские установки сильны.

Могила Евгения Алямкина, погибшего на войне в Украине, на кладбище Учалов. Подробнее о том, встречают грузы-200 в регионах России читайте в нашем материале. Фото: Вадим Брайдов для “Вот Так”

Пройдет долгое время, прежде чем общество начнет осознавать, что произошло. Если сравнить с “крымской эйфорией», тогда некоторое отрезвление наступило через два-два с половиной года, в конце 2016-го – начале 2017 года. Примерно такая картина.

Предыдущий большой подъем одобрения деятельности Владимира Путина пришелся на 2014 год — эффект «Крымской весны». Рейтинг начал падать из-за объявления пенсионной реформы в 2018 году. Фото: «Левада-Центр»

«Все равно, как Иван Иванович ругает Путина на кухне»

Эксперты, журналисты, политики допускают, что те люди, которые не одобряют действия властей или не поддерживают войну, боятся об этом говорить и поэтому отказываются отвечать на вопросы о войне либо говорят то, что хотят слышать власти. Не получается ли так, что в исследованиях социологам отвечают только те, кто поддерживает Путина и войну?

Это утешение тех, кто потерял интеллектуальное влияние и оправдывается этим. Кому нечего сказать.

Я постоянно повторяю, что мне все равно, как условный Иван Иванович на кухне ругает Путина в разговорах со своей женой, говоря о ценах, бардаке и так далее. Важно то, как он ведет себя в публичном пространстве. И то и другое — факты. Но откидывать одну сторону за счет других и утешаться этим, мне кажется, это проявление недомыслия.

Фото: «Левада-Центр»

Если говорить об обществе, в каком оно состоянии? Оно обмануто? Оно воспитано так, чтобы поддерживать все, что происходит, или это внутренние убеждения людей?

Я бы сказал, что работают все три названные причины. Пропаганда не создает новых представлений. Да и нынешняя власть очень ограничена в интеллектуальном смысле, она может только заимствовать, апеллировать к представлениям советского времени. Все нынешние объяснения: «мы жертвы», «нас вынудили, потому что НАТО расширяется», «мы защищаем людей на Донбассе от нацистов» — это аргументы, которые использовались во всех авантюрах, проводимых СССР, начиная с Финской войны.

Эти структуры не требуют специальной аргументации, они понятны и знакомы. Общество так воспитывалось через всю систему образования. Школа воспроизводит в основе своей все советские представления о философии. Коллективная идентификация строится через эти представления.

С другой стороны, пропаганда говорит от имени власти. Власть — авторитет другого рода, она имеет возможности давить, у нее есть средства насилия и суверенитет по отношению к обществу. Возникает что-то вроде пиетета. Люди поддакивают – они не хотят быть в конфронтации с этим. Отсюда массовый конформизм: запрет себе думать иначе, чем, по их мнению, думают все остальные.

И третье — какая-то часть общества действительно обманывает себя, но боится признать это. Наши исследования показывают, насколько люди не уважают эту власть, считают ее тотально коррумпированной, беззаконной. Но это два уровня оценок. Практический — когда человек сталкивается с бюрократией, — понятно, какие эмоции он испытывает. И виртуальный, когда власть оказывается действующим субъектом в символическом поле, когда идет речь о мировой державе, коллективном целом. Там совершенно другое отношение. Происходит внутренняя игра с самим собой.

Надо учитывать, что общество, вышедшее из советского прошлого с гигантским опытом насилия, приспособления к репрессивному государству, оно аморальное и циничное. Это не может куда-либо деться.

«Основная масса людей принимала нацистский режим»

Задам в таком случае, возможно, страшный вопрос. Деятели оппозиции, люди, которые смогли эмигрировать, участники протестов пытаются показать и доказать, что Россия – это не люди, поддерживающие войну, а те, кто выступает за мир. А получается, что Россия — как раз-таки те люди, которые за Путина и не имеют ничего против “спецоперации” в Украине. Можно ли это констатировать?

Люди в частной жизни проявляют другие качества, чем когда они находятся в поле государственного воздействия. Даже дистанцируясь от политики и считая, что политика им не интересна, они являются ее заложниками — и соучастниками государственных преступлений. Это немного понимается, во всяком случае ощущение нечистой совести присутствует.

Много ли в фашистской Германии было людей, которые говорили, что они другая Германия? В эмиграции или еще где-то во внутреннем сопротивлении, как Виктор Клемперер… Представьте себе, основная масса людей принимала нацистский режим.

Зрители на концерте в честь “присоединения” Крыма к России на стадионе “Лужники” в Москве. Россия, 18 марта 2022 года. Фото: Reuters / Forum

То есть тут можно и корректно проводить сравнение?

Во всяком случае, теории тоталитаризма сравнивают институты, проводят параллель между практиками управления и психологией людей. То, что Путин в образе своей политики воплощает самые дурные черты российского общества, практически абсорбирует насилие, лживость, демагогию, агрессию, оправдывая это величием державы и патриотизмом, придавая этому обману некоторое величие государственных интересов и ценностей — это факт. Но в этом надо разбираться.

К сожалению, наша либеральная оппозиция не видит этого, не хочет понимать, что это не случайные вещи — массовые проекции собственных комплексных травм на национального лидера.

Можно ли с таким обществом работать? И насколько корректно говорить о механизме коллективной ответственности? Будут ли люди, которые сейчас находятся в России и в публичном поле поддерживают Путина, нести ответственность?

В свое время немецкий философ Карл Ясперс написал большую работу о коллективной вине немцев. Он поставил там несколько плоскостей: правовая и моральная ответственности, а также описал население, которое пыталось дистанцироваться от происходящего.

Я считаю, что на нашем интеллектуальном сообществе лежит колоссальная ответственность за слабость анализа, за непонимание тех процессов, которые происходили. За свою неготовность и недееспособность. Наивные ожидания, что сами по себе провозглашенные демократические ценности и институты могут изменить общество, обернулись серьезными потерями.

Все ждали, что демократический транзит, рынок и прочее приведут к серьезным институциональным изменениям.

Не думали о том, что слабая демократия должна уметь защищаться. Что нужны люстрации — не как форма мести, а как форма защиты этих институтов. Реформы суда, образования, политической полиции. Эти вещи оказались непродуманными, для общества не было модели понимания и действия.

Политический класс — они, безусловно, преступны. Весь российский политический класс должен нести уголовную ответственность самым серьезным образом. Это было заявлено международным сообществом.

А население — ему надо объяснять. Но к нему вопросы об ответственности ставить нельзя. Это просто невозможно. Люди живут как могут. И их аморализм — это способ приспособления такой. Людей трудно винить.

Долго ли это будет продолжаться?

До тех пор, пока не будет осознана природа этого режима, пока не будут созданы структуры, движения, политические организации, привлекательные для широких слоев населения. Пока то, что я видел и в Беларуси, и в России, при всей симпатии к массовым протестам — моральный процесс не меняет институциональную природу диктаторского режима. Он аморфен, он нестойкий и легко подавляется полицейским насилием.

Пока у людей не появится чувства ответственности и понимания, что они могут что-то изменить, это может продолжаться и поколение, и два.

Беседовал Иван Маслов