«Они перешли политическую грань». Сын сотрудника НКВД — о том, почему написал заявление на расследователя репрессий
Утром 3 марта житель Томска Денис Карагодин заявил, что на сайт, на котором он публикует материалы о расстреле своего прадеда, написали заявление в полицию. Претензия заключается в том, что Карагодин «дискредитирует» сотрудника НКВД Алексея Митюшова. Митюшов, по данным исследователя, в 1938 году подписал акт об убийстве его деда Степана Карагодина. Как удалось выяснить «Вот Так», человеком, обратившимся в МВД, был сын Митюшова, архитектор-реставратор из Новосибирска Сергей Митюшов. В беседе с нашим корреспондентом он рассказал, почему подал заявление, какого результата ждет и что сам думает о своем отце.
«Или закрывать, или судиться»
— Сергей Алексеевич, расскажите, откуда вы вообще узнали про проект Карагодина?
— Как-то раз на меня вышел помощник Карагодина. Есть у него один в Новосибирске. Он меня разыскал, он мне и рассказал про сайт. Изначально я откликнулся [на их просьбы], хотел им помочь. Но тот же помощник говорил, что его интересовала одна информация. За этим он вытягивал другие данные. В итоге они опубликовали на своем сайте, что разыскали могилу моего отца на кладбище. Дают интервью на фоне этой могилы. А я не люблю, когда без разрешения лезут в мою жизнь.
Я обратился в архив, достал документы, сам все разузнал. Так на его сайте половина фактов из пальца высосана. Все зиждилось на бумажках, которые выбросил Томский обком партии. Они этим воспользовались. Других документов нет, а тут вроде как полная картина [у них] вырисовалась — пацан, который в 20 лет с наганом расстреливал всех подряд, приводит приговоры в исполнение, расписывается.
Люди не знают порядка работы органов, порядка работы с документами. Нужно же сначала все это изучить, прежде чем обвинять. Поэтому я потихоньку завязал с ними контачить. Мне такие люди неинтересны. Хотя они сподвигли меня на многое. Я сам собрал много информации по своим родителям.
— А в полицию вы почему обратились?
— Последней каплей стало то, что они позвонили и сказали: «Мы нашли могилу вашего отца и будем искать дальше». Я говорю, что вы хотите сделать на могиле? Накакаете, написаете? Это все сейчас просто делается.
Они перешли изыскательскую грань, грань политическую. Хотя потом я заходил уже на сайт. Они обновили информацию, убрали оттуда данные, которые открыто кричали: убийца, убийца, убийца.
Карагодин представляет частный «Нюрнберг». И при малой юридической подкованности призывает всех давать пожертвования на поиски. Я занимаюсь архивами и не прошу денег извне. Я считаю, что это личное дело.
Вот это все я пошел и откровенно изложил полиции. Попросил: давайте пресекать это дело. Или закрывать, или судиться с ним. Я был готов даже судиться.
— Что вам сказали в полиции?
— Они помогли мне связаться с прокуратурой. Я переадресовал вопросы им, они занялись расследованием по своим каналам. Достали документы, которые мне недоступны. Как только они разузнают, они приведут в порядок. Будет либо суд по закрытию сайта, либо какое-то общественное порицание.
Про отца
— Вы говорите, что вы также изучили архивы. Можете рассказать, каким был ваш отец? Что он на самом деле делал?
— Ну расстрел по делу Карагодина происходил в январе 1938 года. На момент 1938 года отец поступил в органы НКВД. 20 лет человеку. Он начальник статистического отдела. У него был хороший почерк — наверное, за это его туда и взяли.
А дальше все как обычно — исполнение служебных обязанностей. Война, борьба с преступниками, их родственниками. Тут тоже сложная была ситуация в городе. Награды все — не за какие-то расстрелы — просто за выслугу лет, за оперативную организацию работы.
Он прослужил до 1962 года. Тогда было общее сокращение армии, его отправили на пенсию. Продолжил он работу в отделе визовых служб, паспорта выдавал.
Окружение, в котором мы жили, — судьи, прокуроры. Все со сложными судьбами. У кого-то детей убили преступники, у кого-то еще что-то было. В общем, тяжелое время было, суровое. Но компашка была хорошая.
— Как вы считаете, россиянам сейчас нужно давать оценку действиям НКВД?
— Нет. Делать поправку нужно, что исторически мы попали в такой водоворот. Нужно долго-долго разбираться, что там произошло. Слава богу, большая часть архивов сегодня открыта, люди имеют доступ.
Также нужно, если вы интересуетесь, смотреть канал [Минобороны РФ] «Звезда». Там выходит много документальных расследований. Есть и про НКВД, и про Красную армию. И про промахи, и про беды, и про преступные действия войск, и про энкавэдэшные ошибки. Говорят, что и шпионов много было, и бандитов. И про хорошую работу рассказывают. Я не говорю, что рабочих нужно было сажать за кусок ворованного мыла. Но вопросы жизни и смерти, когда взрывали заводы [НКВД решало].
Сейчас нужно восстанавливать историю. Через архив, а лучше не через один. Потому что в архивах тоже много всего написано. Я сам по профессии реставратор-архитектор, могу вам сказать, что в документах часто бывают неточности. Потому что кого-то нужно было прославлять, а кого-то — в тюрьму садить.
О работе спецслужб
— Но все же что вы можете сказать о работе НКВД?
— Я всегда считал, что НКВД-ФСБ-КГБ — элита. С них можно брать пример. Но, как жизнь показала, далеко не со всех из них. Были среди них и предатели, и шпионы. Одни работали добросовестно. Другие были карьеристами. Но это как везде.
И ситуации разные были. Помните, было противостояние между органами госбезопасности и милиции. Шли войны между ведомствами. В одном дело открыли, в другом закрыли. И так далее.
У сегодняшних работников ФСБ мозги работают будь здоров. Им дают спецподготовку, образование. У меня несколько друзей в органах работали. Не скажу, что они были отстающие. Они знали четыре языка. Но даже дослужиться до майоров им было очень сложно.
— Как вы считаете, нынешнее ФСБ занимается правильными делами, работая по политическим вопросам?
— Сейчас опасность связана не только с политикой, но и экономикой, благосостоянием. Сейчас ищут откровенно ребят, которые дестабилизируют ситуацию. Вообще сейчас самое трудное время определиться с жизнью. Ведь можно всю жизнь провести на митингах, лишь бы быть в толпе, чтобы тебя снимали и платили тебе за это.
Не могу говорить, что они работают нормально. Но то, что я знаю — это верх операций.
***
Денис Карагодин на просьбу «Вот Так» прокомментировать слова Митюшова сказал, что вся информация есть на его сайте.
- За период массовых политических репрессий 1937-1938 года, известного как “Большой террор” или “Ежовщина” (производное от фамилии тогдашнего главы НКВД Николая Ежова), в СССР по обвинению в антисоветской деятельности к высшей мере наказания – расстрелу – были приговорены более 650 тысяч человек. Чаще всего в опубликованных исторических источниках встречается цифра 681 692, она не включает умерших в местах лишения свободы, а также казненных политзаключенных, которых судили по другим статьям. Вместе с ними число жертв “Большого террора” 37-38 годов может значительно превышать один миллион.
