Маршрут перестроен. Российские власти отправили туристов в Крым через «новые территории» — мы проделали этот путь вместе с ними
Коллаж: «Вот Так»
После второго взрыва на Крымском мосту российские власти рекомендовали туристам добираться до аннексированного полуострова по маршруту через «новые территории». Он пролегает вдоль побережья Азовского моря: в этом направлении ведут наступление ВСУ. Для большинства отдыхающих такая поездка — первое живое столкновение с войной. Корреспонденты «Вот Так» сами проехали этим путем, чтобы понять, что ждет туристов и как они реагируют на происходящее.
Транзит через так называемые новые территории пользуется популярностью. После атаки Крымского моста украинскими надводными дронами, произошедшей 17 июля, в телеграм-чате «Сухопутный Путь в Крым» количество участников увеличилось с 4 до 12 тысяч. Среди тех, кто уже опробовал новый маршрут, провели интернет-опрос. Согласно его данным, 84% респондентов заявили, что им было «не страшно» и они осознали оккупированные территории частью своей страны.
Маршрут в аннексированный Крым, рекомендованный властями РФ после атаки на Керченский мост. Карта: «Вот Так»
«Дорога хорошая, на блокпостах все быстро»
На вокзале Ростова-на-Дону, с которого начинают путь большинство туристов, таксисты предлагают поездки в Донецк, Мариуполь, Мелитополь и Бердянск. Других маршрутов почти нет.
По дороге на оккупированные территории часто проезжают военные «КамАЗы» с литерой Z, на обочине стоит военное оборудование. Пропагандистская символика встречается регулярно: надпись «Слава российской армии» на автобусной остановке, изображение мальчика Алёшки в военной форме и подписью «За», очередная Z, написанная красной краской на дереве — под ней молодой парень торгует арбузами.
На границе между Россией и оккупированной Донецкой областью нас встречает плакат, призывающий дальнобойщиков выключить «глушилки». Эти подавляющие GPS-сигнал устройства, которые водители большегрузов ставят, чтобы не платить за проезд по платным дорогам, мешают работе военного оборудования. Вдоль обочины лежат мешки с песком, хотя до линии фронта — около 100 километров. После 10 минут в очереди нас пропускают через КПП, проверив только внутренний паспорт.
Сообщения из телеграм-чата «Сухопутный Путь в Крым»
Дорога к Мариуполю недавно отремонтирована — по свежему асфальту едешь быстро. На подъезде к городу у Азовского моря встречается первый блокпост — маленькое строение, перегородившие дорогу бетонные пирамидки и несколько вооруженных людей. После вопроса о целях визита («едем в Крым») и быстрого изучения паспортов нас пропускают.
«Смотри! Смотри туда!»
Дорога в Мариуполь освещена плохо. Если не вглядываться в темноту и не пытаться разглядеть очертания домов, то они выглядят даже безмятежно — словно город просто погружен в глубокий сон. Но когда получается приглядеться, то видно, что здания либо разрушены, либо только строятся
На объездной вблизи разрушенного дома стоит фура с включенной аварийкой. Водитель, мужчина лет 50 по имени Андрей, просит нас проводить его до нужного адреса — он не ожидал, что в Мариуполе не работает мобильный интернет.
— Не страшно было сюда ехать? — спрашиваем его.
— Волков бояться — в лес не ходить, — отвечает он и вновь смотрит на карту.
Уже в кабине фуры дальнобойщик рассказывает, что везет из Москвы строительные материалы для восстановления Мариуполя. Он жалуется, что на КПП его не предупредили об отсутствии связи — просто посмотрели паспорт и спросили, что везет, даже не заглянув в грузовик. Отсутствие интернета мужчина заметил, когда перестал работать «Платон» — устройство для оплаты дороги для дальнобойщиков. Думал, глушат, но нет — просто пропала связь.
«Ну, Ротенберг остался без денег», — смеется водитель.
Платных дорог тут пока нет, но «с нашим правительством, вернее, с Вовкиными друзьями, это не заржавеет», говорит он.
Остановка в Мариуполе. Фото: «Вот Так»
Подъезжаем к знаку, запрещающему проезд большегрузам. На улицах почти нет машин и совсем нет людей — уточнить дорогу не у кого. «А поехали, не надо тут правил слушаться», — призывает дальнобойщик. Мы замечаем следы осколков на знаке и соглашаемся — возможно, он уже неактуален.
До встречи с нами Андрей не вглядывался в дома, но когда грузовик подъехал близко к зданию с отсутствующей стеной, его брови резко поднялись.
«Надо, конечно, это все днем уже видеть, ночью-то что…» — тихо произносит Андрей.
Из темноты показываются все новые и новые руины, а дальнобойщик уже как будто совсем не обращает внимание на дорогу, глядя в окно. У многих домов нет стен и крыш, выбиты стекла. В некоторых установили новые пластиковые окна, на них еще видны заводские наклейки, но дома все равно выглядят пустыми — свет в них не горит.
Брови дальнобойщика то опускаются, то вновь резко поднимаются при виде особенно жутких развалин. Проезжая руины «Азовстали», он кричит: «Смотри! Смотри туда!»
Едем дальше. На заборе у разрушенного дома видим большую надпись «Люди». Водитель прищуривается и тихо читает это слово. Отворачивается и вновь пытается смотреть на дорогу. Пару минут он молчит, а потом снова говорит: «Да, это надо днем смотреть». На оставшемся отрезке пути дальнобойщик комментирует почти каждый дом: «Вон горел [дом], вон. А вон там вот… Ох… Крыша сложилась».
Сообщения из телеграм-чата «Сухопутный Путь в Крым»
По улице идет группа смеющихся и нарядных подростков. У одной из девушек в руках два шарика с числом 18.
«Значит, жизнь есть, раз молодежь есть», — пытается разрядить обстановку Андрей.
Проезжаем очередную надпись «Люди» — она перечеркнута, а рядом написано «Za». Водитель смотрит на нее и вдруг говорит, что он из Крыма и после российской оккупации жить на полуострове стало лучше.
— А сейчас все еще лучше? — спрашиваем его. Дальнобойщик не отвечает.
«Сломали, чтобы строить»
Выйдя из фуры, мы встречаем бабушку лет 80 в оборванном и потертом подобие плаща. В руках у нее цветок алоэ — большой, но несколько листочков завяли. Рядом бежит дворняжка в потрепанном ошейнике. Бабушка тихо приговаривает, обращаясь то ли к нам, то ли просто произнося мысли вслух:
«А я вот в гости ко всем хожу, никого нет, уехали все, все уехали, в прошлом марте, все оставили, не возвращаются».
Затем она переводит взгляд в пустоту и продолжает бормотать, что «все уехали». Кажется, что она не знает или не хочет знать, что, скорее всего, ее знакомые погибли.
Из соседнего дома выходит мужчина в военной форме с автоматом. Он спрашивает, надолго ли мы здесь встали: в 12 часов ночи должен заехать автобус. Мы обещаем отъехать раньше. Через пять минут он снова выходит и повторяет свою просьбу: начальник командования ругается!
— Не дай бог сейчас приедет, будет привозить всяких.
— Туристов? — уточняем мы.
— Нет, заключенных, — понижает голос он. — Диверсантов.
Сообщения из телеграм-чата «Сухопутный Путь в Крым»
Доведя дальнобойщика до нужного адреса, мы с ним прощаемся и уезжаем. На главной улице города, переименованной из проспекта Мира в проспект Ленина, светится лишь один дом. Возле него толпятся пьяные люди и что-то горячо обсуждают. Подъезжаем: оказывается, это хостел, а толпа — это строители и дорожные рабочие. Единственный трезвый из них заводит с нами разговор. В Мариуполе ему нравится — работа есть. «Сломали, чтобы строить», — усмехается он.
Из хостела выходит еще один постоялец — тоже навеселе — и присоединяется к беседе. Он рассказывает, что приехал «ебашить как волк» и зарабатывает «по сотке» [тысяч рублей] в месяц. Другой постоялец осаждает его: «Основание под асфальт делаете хреновое!» Сначала его собеседник даже не понимает, о чем речь, а после смеется: «А, ты видел! Ты знаешь, я знаю, никто больше не знает!»
Мы уходим и дальше едем по мрачным улицам практически в полном одиночестве. На выезде из города нас провожает район новостроек — он выглядит неестественно и неуместно, словно съемочные декорации.
Незадолго до нашей поездки проезжавшие по дороге туристы писали в чате «Сухопутный Путь в Крым», что слышали взрывы. Сообщения вскоре исчезли — все публикации, в которых подозревают происки украинцев, удаляют. Но в появившейся в канале инструкции по транзиту в Крым почему-то значится: «Ехать в ночь не надо». Предупреждению следуют не все: с наступлением темноты трасса на Крым была довольно оживленной. Нам повезло — «прилетов» снарядов не было.
Сообщения из телеграм-чата «Сухопутный Путь в Крым»
К часу ночи останавливаемся на заправке под Бердянском, чтобы заночевать. Рядом заканчивает поздний ужин и пакует еду в багажник семья с детьми на двух машинах с курскими номерами.
— Вы в Крым едете? Не страшно ночью?
— Мы едем, нормально, что! — откликается мужчина.
— В первый раз? Не знаете, как дорога, без сюрпризов?
— Не дай бог! — с волнением в голосе отзывается пожилая женщина.
— Волков бояться — в лес не ходить! — обрывает разговор мужчина.
«Проедешь по дорогам без машин с ветерком — Крымский мост отдыхает!»
На следующее утро продолжаем путь. В чате хвалят дорогу до Крыма «по новым территориям» — при свете дня становится видно, за что. Асфальт на всем протяжении пути совсем новый, местами даже без разметки. Дорожные работы еще идут: повсюду стоит припаркованная техника. На некоторых катках и бульдозерах развеваются российские флаги. Кажется, триколор здесь встречается чаще, чем в России.
Сообщения из телеграм-чата «Сухопутный Путь в Крым»
Из плакатов, попадающихся по дороге, можно узнать, что «“Единая Россия” — партия президента», «Новые территории — это новые возможности», «Смоленская область навсегда вместе с Мангушем», «Чувашия помогает Бердянскому району», а Мурманская область — Приморскому. Изредка встречаются баннеры с призывами получить российский паспорт или пойти на контрактную службу.
Пшеничные и подсолнечные поля залиты солнцем, но насладиться пасторалью не дают следы укреплений, «зубы дракона» (противотанковые надолбы), надписи «Стой, стреляю» и напоминания о комендантском часе, который из-за военного положения действует в захваченных украинских городах, хоть на самом маршруте и отменен. По трассе регулярно проезжают военные колонны и машины с черными номерами и буквами Z и V. Со стороны России везут новые танки и другую технику, обратно — порой поврежденную.
Плакаты напоминают, что в городах действует комендантский час. Фото: «Вот Так»
От российской границы до Мелитополя — восемь блокпостов. Чем ближе к оккупированному городу, тем недружелюбнее на них выглядят военные: их лица закрыты балаклавами, а поверх формы — повязки из белого малярного скотча, это обозначение «свой». На одном из блокпостов в рядок, словно на продажу, выложены мины.
Постер при въезде в Мелитополь извещает нас, что городу «помогает Архангельская область». В «агитационную атаку» робко встряла ЛДПР. Их предвыборный плакат в сине-желтых тонах заявляет: «Мы говорим правду». Надписи на заборе тоже закрашены синей и желтой краской. Из-под желтого мазка проглядывает: «Пу**н вор».
«Мелитополь сейчас — столица области, жизнь бьет ключом!»
Подвозим мужчину, голосовавшего на обочине. Он уверяет, что в городе безопасно — хотя и «постреливают». Про войну говорит без энтузиазма, зато охотно рассказывает о выросших ценах. По его словам, теперь многие ездят закупаться в Крым. «Мы с женой на выходных ездим, на дорогу тратим 2,5 тысячи рублей, зато цены — в два раза ниже!».
Сообщения из телеграм-чата «Сухопутный Путь в Крым»
Мелитополь российские войска захватили в первые дни вторжения, он почти не пострадал от боев: лишь в паре магазинов окна забиты фанерой, а оставшиеся плакаты с ценами в гривнах напоминают о довоенном времени. В центре города царит свойственное южным городам оживление: игнорируя пешеходные переходы, по улицам снуют люди, торговцы нараспев предлагают товар. Объявления на остановке предлагают строительные и транспортные услуги, помощь в оформлении документов РФ и копку могил.
В меню местного кафе «Образцовый» в глаза бросается борщ «Украинский». За соседним столиком с пельменями и пивом сидит невысокий пожилой мужчина с бородой. Мы представляемся туристами и он предлагает нам экскурсию по Мелитополю.
Мужчина представляется Александром, бывшим начальником пограничных войск в Крыму. Извиняясь за мат, он травит байки, но уклоняется от тем про свое прошлое и войну: «А это вам знать не положено». Когда мы проезжаем монумент Ленину, он сообщает, что памятник вернули недавно — после того, как его снесли «бандерлоги».
Доезжаем до мемориала участникам ВОВ «Скорбящая мать» с братской могилой. У вечного огня лежит скромный букет роз. Александр утверждает, что при Украине ему и другим ветеранам Афганистана якобы не давали возлагать здесь цветы на 9 мая. Он указывает на могилы и возмущенно спрашивает: «Ну как можно об этом забывать? Это же наша память. За это и воюем!»
Мемориал «Скорбящей матери» с братской могилой в Мелитополе. Фото: «Вот Так»
Напротив мемориала — парк Горького. Над аллеей висят два флага: российский и с гербом Мелитополя: желто-зеленый, с Библией и двуглавым орлом. Раньше вместо орла был цветок черешни (примерно четверть всей выращенной в Украине черешни приходится на Мелитопольский район. — Ред.). Но оккупационные власти решили вернуть дореволюционный вариант. Пока мы гуляем в тени деревьев, Александр рассказывает, что хотя он уже давно и в отставке, но решил вести слежку за восемью мелитопольцами, которых считает проукраинскими диверсантами.
— Трое из них уже всё.
— Уехали?
— Умерли. Одного снайпер… — он замолкает: этого нам тоже знать не положено.
Глядя на бегающих детей, провожатый рассказывает, как увидел в Донецке девочку, которой при бомбардировке покалечило руку и оторвало ногу. «И она меня спрашивает: “Я ведь смогу бегать?” А я ей — да, обязательно, у тебя будет ножка, только другая, — голос Александра начинает дрожать. — Ну как можно… Воюете — воюйте с военными, но не дети же!»
На прощание Александр обещает защищать нас и Россию. Мы уезжаем из Мелитополя. До Крыма остается полтора-два часа.
За Мелитополем поворачиваем на трассу М-18 (она же — Е-105) — этот маршрут рекомендуют российские власти для проезда в Крым. Оставшаяся часть дороги проходит через Херсонскую область, но крупных городов на пути больше не встречается. Последняя остановка перед аннексированным Крымом — КПП Чонгар, где очередь на проезд обычно занимает около получаса.
Плакаты на выезде из Мелитополя. Фото: «Вот Так»
«Едешь в окружении военных, от этого спокойно»
Обратная дорога проходит быстрее. На блокпостах не проверяют, лишь машут рукой — мол, проезжайте.
На заправке между Мелитополем и Бердянском кто-то прилепил две самодельные листовки. Автор от лица «русского солдата» призывает сообщать на блокпостах о позициях противника и людях, попавших «в заложники лукавых взглядов нацистов».
«Операция скоро закончится, и мы вместе будем восстанавливать наши города», — гласит текст на листовке.
Двое мужчин лет 40 читают текст. «…А потом, блин, восстанавливать… Да нах*й оно надо», — бормочет один из них.
Листовки на заправке. Фото: «Вот Так»
Следующая остановка — возле стоянки бригады дорожных рабочих. Один из них — житель Донецка с широким, раскрасневшимся от работы и жары лицом — делится:
— Неспокойно здесь, непонятно. Донецк постоянно обстреливают, и сюда прилетает иногда дальнобойное. Неподалеку в поле валяется «Точка-У».
— И ее не убирают?
— Так недавно сбили…
— А вы не с Украины едете? — встревает в разговор его коллега.
— С Крыма, — усмехается рабочий, отвечая за нас.
— А что-то не похоже — бледные, как будто вас хохлы в подвале держали!
Дончанин просит быть осторожными на дорогах — по ним гоняют военные. На днях армейская машина сбила предупредительный знак и поехала дальше.
Военная техника едет по полю. Фото: «Вот Так»
— От них лучше держаться подальше, — рекомендует он.
— Даже туристам?
— Да им все равно, им пох*й! — и, словно желая смягчить свой тон, смеется и добавляет: — Они не разбираются.
Сообщения из телеграм-чата «Сухопутный Путь в Крым»
«Пашул… Пишил… Пушилин!»
На остановке в поселке Мангуш пожилая женщина спрашивает: «А вы не в Мариуполь едете?» После нашего ответа к нам в машину набиваются сразу три бабушки.
Одна из них работает уборщицей. Она рассказывает о проблемах с документами — свидетельство о рождении сгорело, когда в дом прилетел снаряд. А потом его снесли — бабушка плакала, когда рушили.
Другая бабушка начинает жаловаться на цены. Мариупольцам, которые лишились вещей, например, мебели, выплачивают 100 тыс. рублей компенсации, но бабушки сетуют, что этого мало. А зарплаты, в сравнении с соседними городами, совсем маленькие — 30 тыс. рублей, например, хотя цены московские. У бабушки и вовсе пенсия 10 тыс. рублей пока до перерасчета. Бабушки вместе пытаются вспомнить фамилию главы «ДНР»: «Пашул… Пишил… Пушилин! Вроде и отчитался [о снижении цен], но нет, ничего не меняется».
Вид с пляжа. Фото: «Вот Так»
Жалобы на минутку прерываются — подъезжаем к блокпосту. Не все бабушки получили российский паспорт, поэтому некоторые показывают справку об его отсутствии, объясняя военному, что пока документа нет.
«Да я вас за террориста и не считаю», — с усмешкой отвечает военный.
Одна из бабушек начинает тихонько приговаривать на суржике: «Так ви прави, я добра людина». Но ее сразу же перебивают другие бабушки — начинают вновь рассказывать о своих проблемах: новое жилье дают на окраинах, еще и без мебели. А денег на нее не хватает.
«Ты, брат, не должен делать войну»
Симку, которая работает на оккупированной части Донецкой области, после пяти вечера уже не найти — салоны связи закрыты. Среди разрушенных домов стоит кафе RICH — его советовали в чате. Вывеска из черного мрамора, интерьер в пастельных тонах, мягкие и совсем новые кресла. Еду приносят на аккуратных черных досочках, а на прилавке — огромный выбор десертов. Салат «Цезарь» стоит 760 рублей, но, кажется, посетители могут себе это позволить — люди сидят в модной одежде и с последними айфонами. Из окна кафе видны разрушенные дома.
Еще одно место, которое рекомендуют в чате — мариупольский пляж. Там многолюдно. Навесы из металла, которые должны защищать отдыхающих от солнца, сильно повреждены обстрелами, а в кабинке для переодевания есть дыры — то ли от пуль, то ли от осколков. Из колонки несколько раз подряд звучит: «Лето и арбалеты, ща “вагнера” подъедут».
Следы разрушений на пляже Мариуполя. Фото: «Вот Так»
На лавочке ведут пьяную беседу два мужчины: один, помоложе — плачет, а другой его утешает. Когда мы садимся неподалеку, второй окликает:
— Девушка, помогите мне его успокоить!
— А что случилось?
— У него в голове война.
Мы подходим к плачущему — голубоглазому парню лет 30 в помятой соломенной шляпе.
— Что с вами?
— Все хорошо. Я у вас прошу прощения. Расстроился я чуть-чуть, — мужчина отводит взгляд и сжимает зубы.
— Отчего?
Он игнорирует вопрос, но называет свое имя — Сергей.
— Ну ты чо, Серега? — с трудом выговаривая слова, встревает его друг, попутно предлагая мне дешевый алкогольный напиток «Виноградный день» из бутылки.
— Я жену ищу себе! — задумчиво и тихо отвечает Серега.
— Ну так и чего? Нормальный ты человек — вояка. Ну и что, бл*, что вояка. Что теперь, только убивать людей?
— Я не хочу больше никого убивать.
— Ну и всё! Живи на воле, мой братик, радуйся, с девушкой общайся…
— Ты сейчас ей сказал — она сама обалдела. Не нужно ей было это… — с досадой говорит Сергей, а после добавляет: — Я могу только себя убить. Сам себя.
Выясняется, что Сергей живет в Ростовской области. После захвата Мариуполя поехал отстраивать город. Там он познакомился со своим товарищем — местным жителем Виталием. Потом их пути разошлись, а недавно Виталий вновь встретил Сергея. Оказалось, что он пошел служить по контракту. Возвращаться на фронт он не хочет, но подвести боевых товарищей не может.
— Этот придурок завтра собирается на войну, — жалуется Виталий на друга, как на непослушного ребенка. — Я ему говорю, нельзя, а он…
— А кто вас защищать будет? — говорит Сергей.
— От чего? — интересуюсь я.
— Чтобы тебя не убили, бл*ть! — восклицает Сергей.
— Найди жену, будь человеком! У тебя мама дома, она хочет тебя видеть, а ты идешь на войну! — увещевает Виталий.
— А я тебе что, не человек?
— Ты идешь людей убивать! Ты, брат, не должен делать войну. Война — это зло, это вред людям. У тебя мама дома, она хочет тебя видеть, а ты идешь на войну…
— Я страховку сделал, чтобы меня похоронили…
— Кому хоронить! Тебе жену найти, придурок, детей делать. Какая война? Верь в Бога, он тебе поможет.
Все замолкают.
— Как думаете, доплыву я до Крыма? — внезапно спрашивает Сергей и встает.
— Серега, никуда не плыви! — Виталий вскакивает и пытается его удержать. Он рассказывает, что этим вечером его товарищ уже заплыл далеко, словно желая утонуть. Но вскоре Виталий сдается и уступает под предлогом, что Сергею не помешает охладиться. Минут через 10 тот возвращается и с сожалением говорит, что не доплыл — «ведь полуостров так недалеко»!
Сергей снова плачет — «оттого, сколько вреда нанес». Он рассказывает, что раньше сидел в колонии, а когда он вышел — все родственники, кроме мамы, были мертвы. А больше всего он хочет быть похожим на своего деда, который нашел свою любовь с первого взгляда в парке.
— Бабушка сидела на лавочке и плакала. Она была дворянского рода и должна была выйти замуж за какого-то кренделя, тоже дворянина. А мой дед — сварщик, боксер! Он к ней подошел, поговорил с ней несколько часов… И пошли, расписались. Мать говорит, что жили душа в душу, бл*ть. Я вот всю жизнь хочу, чтобы так было. Но, походу, никогда не будет. Да и ладно, хер с ним!
Мы прощаемся с мужчинами и доезжаем до российской границы меньше чем за час. На этот раз у нас проверяют документы на машину, вносят наши данные в базу, осматривают салон и даже заглядывают под капот. К полуночи доезжаем до Ростова, возвращаем машину в прокат и берем такси, чтобы добраться до вокзала.
Нашим последним знакомым в этой поездке становится водитель по имени Иван. Мужчина общительный — сам заводит беседу. Он рассказывает, что его брат воюет в Украине по контракту, но сам в армии не служил из-за травмы. «Если призовут — не буду уезжать в Армению или Абхазию, я не из трусливых, — размышляет таксист, а потом добавляет: — А жалко пацанов. Да и в принципе непонятно, зачем оно все было надо. Украина бы никогда на нас не напала. Путин всем помогает, а своему народу помочь не может! Нужно было просто усилить посты на границах, а не захватывать территории… Зачем оно вообще нам нужно?»
Вероника Алексеева и Василий Воробьянов для «Вот Так»
