Водка в «Урале», разрушенная любовь и снаряжение за свои деньги. Рассказ мобилизованного о том, зачем он едет на фронт во второй раз

Герой материала на фронте. Фото: личный архив. Коллаж: «Вот Так»

Москвич Виктор Волин (имя героя изменено) ушел на фронт в сентябре прошлого года — через несколько дней после того, как в России началась мобилизация. Снаряжение для войны он купил на свои деньги, на фронте получил серьезные проблемы со здоровьем. За время службы Волина бросила девушка, но при этом жила на его зарплату. Несмотря на все, что с ним случилось, Виктор после небольшого перерыва снова отправился на войну в Украину. Свою историю он рассказал «Вот Так».

«Наша форма на морозах нихера не спасет». О начале службы

Первый раз я задумался о службе еще в 2014 году, когда только окончил школу. У меня двоюродный брат тогда ушел воевать на стороне донбасских республик, скажем так — защищать русское население. Первые мысли о контракте в сентябре [2022 года] появились. Недели три проходит — и объявляют мобилизацию. Мне тогда как раз повестка на уточнение данных упала в ящик. На следующий день я пошел [в военкомат].

Я пришел, у меня забрали военник, женщина какая-то пришла, дала повестку. На следующее утро, 27 сентября, нас погрузили в автобусы и повезли [на сортировочный полигон] в Теплый Стан. Там мы были четверо суток, все круги ада прошли. Деньги выделялись на ремонт [полигона], но пропадали. В итоге, когда жалобы от мобилизованных стали поступать, Собянин пригнал за одну ночь технику: положили асфальт и смонтировали везде розетки. Все проблемы бытовые за одну ночь решили в этой части.

Я взял с собой спальный мешок, две пары берцев, форму, которая со срочки осталась, еду, воды на сутки, аптечку на всякий случай. Потом начали выдавать вещи: сначала старую форму выдали юдашкинскую образца 2010-х годов. Когда приехали в Нижний Новгород, нам выдали ВКПО (всесезонный комплект полевого обмундирования) современную с ветро- и влагозащитой, бушлаты.

Но наша форма, которую выдают, на морозах нихера не спасет. Это хорошо, что у кого-то что-то еще было куплено: термобелье, еще какие-то вещи. Обычная форма — хрень, особенно когда сидишь под 10–12 часов на одном месте.

Броники выдают китайские. В них нет демпферных пластин, которые к телу прилегают. У меня есть страйкбольный броник, они просто один в один похожи. Нет защиты паховой области, нет защиты шеи, плеч. Я сейчас защиту паховой области за 14 тысяч купил, защиту задницы — за 16 тысяч, кевларовый воротник стоит 16 тысяч.

Герой материала на фронте. Фото: личный архив. Коллаж: «Вот Так»

«На себе перли ящики с консервами». Тренировка в Беларуси

Теплый Стан — это сортировочный полигон. Там мы пробыли четыре-пять дней, потом нас отправили в Алабино в Московской области. Мы побыли там три дня. Потом перебросили в Мулино, в Нижегородскую область. Там мы были дней 10–12.

После этого [в октябре 2022 года] нас уже в Беларусь эшелонами отправили, где мы начали полное обучение. Конкретно нас там учили. Только с эшелона сходишь, на технику грузишься. Ну если техники нет, то пешком. Пешком мы ходили очень много и часто.

Представь, толпа, тысяча человек, на них машин нет. Все пешком идут 5–7 километров. Ноги у всех в кровь были сбиты, потому что на себе тащишь все. Многие же бронежилеты покупали, потому что не знали, выдадут или нет. И вот это все они на себе перли, ящики с консервами. Люди в неизвестность шли — все же знают, как армия обеспечивается.

Сами ставили палаточный лагерь. Сначала я попал во взвод обеспечения. Мы там чисто кашеварили, потом рамсы с командиром случились и меня перевели в пехоту. И уже в пехоте начались нормальные учения: подъем в 4 утра, получаешь оружие, пешком 5 километров на дальний полигон в бронежилетах с автоматами, получаешь боеприпасы, начинаешь стрелять.

Мы в холода этим всем занимались, потом медициной, маскировкой, окапыванием, боями в замкнутых помещениях, учились определять дистанцию на глаз. Стреляли много. Хочешь из пулемета — попроси, тебе дадут, хочешь из гранатомета — тебе дадут. Всему обучали, парни коптерами управляли. Занятия конкретные. Всех в хвост и в гриву [гоняли].

«У многих пальцы черные были». Отправка на фронт

Неделя прошла после Рождества. Мы приехали в Украину, зашли за ленточку [границу Украины], пересекли границу с Воронежской областью, попали в Луганскую. У нас отдельно броники, отдельно автоматы. Нас привезли куда-то в «ЛНР», в первую ночь не было ни оружия, ни жилетов, ни патронов. Х*й его знает, где мы, х*й его знает, что мы. Днем все подвозить начали. С января мы находились на передовой. Сватово, направление Кременная.

В первую ночь нас туда везли в «Уралах», у четверых обморожение пальцев было. Одного военного комиссовали, ампутировали несколько пальцев. Нас повезли в «Уралах» в –20 градусов в январе. Нам не сказали, сколько ехать, везли около 12 часов в открытой машине.

Колонной шли. Она всегда дольше тащится, чем одиночная тачка: то поломка, то еще какая-то фигня. В общем, у многих пальцы черные были. Я сам ног не чувствовал. Завернулся в спальник, но не помогало. Один тип очень правильно сделал: берет бутылку водки, половину выпивает, блюет и отрубается. И все — он спал, ему по*уй было.

Конечно, алкоголь был. Там многие бухают. Я скажу даже больше: там многие и план курят. Покупают у местных. Многим завозят посылками, по-разному бывает.

Когда нас в Россию возвращали [в отпуск], многие долб*ебы с собой пытались оружие забрать, гранаты провезти. Последний раз предупредили: если у кого-то что-то есть, то выкидывайте. Там дорожка возле границы есть, и она вся патронами усеяна, гранатами, хрен его знает.

Генераторы мы все за свой счет покупали. Мы с ними очень мучились, целая эпопея. Сначала сказали, что они вам пригодятся, каждый взвод купил по генератору. По сто с хером тысяч [рублей] они стоят. А потом нам сказали: «Оставляйте их в Беларуси, они вам не понадобятся». А нахера мы тратились? В итоге в зал*пу уперлись, забрали с собой генераторы. Они спасают на передке, очень помогают. У всех телефоны есть, симки вытаскиваем, но кино можно посмотреть, книжку почитать, поиграть в мобильные игры, когда свободное время есть. Не всегда же с оружием в руках.

Мы видели видосы, как некоторые мобики в окопах в приставки играют. У нас у каждого по смартфону, но связь глушат. Чтобы позвонить домой, это надо 15 км проехать и пройти несколько кругов ада, чтобы добраться до места, где [связь] ловит.

Герой материала на фронте. Фото: личный архив. Коллаж: «Вот Так»

«Коптер на меня гранату скинул». Бои с ВСУ

Я помощник пулеметчика. Изначально военно-учетная специальность — водитель, но я прав лишен. Я пытался доказать в военкомате, что де-юре я не имею права садиться за руль. Но они меня все равно пытались посадить в технику. Я рогом уперся, сказал: «Ни*уя». Я эту технику видел: «Уралы» и «КАМАЗы» — все в пулевых отверстиях. Не дай бог ты заглохнешь, я же не шарю в моторе, а там люди у тебя. На*уй, не мое.

В итоге таскаю боеприпасы для пулеметчика своего и ствол запасной к пулемету. Вес снаряжения, бронежилет, боезапас. Если ты в полном фарше нагружен, то это 50–60 кг на тебе.

Обычно все встают в шесть утра, если обстрелов нет. Постоянно кто-то дежурит: у входа сидит, чай пьет, в карты играет, но одним глазом на дверь смотрит и слушает. Все это время мы жили в разбитой деревне на передке. Там дома побиты, но тепло в них. Там находимся.

Кто у нас дежурный, тот и повар. Одно и то же готовят на всех. Все просыпаются, идут на родник за водой. Литров 150 воды приносим. Завтракаем, а дальше по обстановке. Если обстрел, всегда готовы выбежать в укрытие, по позициям. Постоянно в ожидании атаки противника. Мы должны держать фронт, поддерживать соседей, не пропускать ДРГ и выступление противника отражать.

Днем идем позиции копать, кто-то уходит в наблюдение за противником. Есть дежурная пара, кто на «птичке» (дроне. — Ред.) летает. Сейчас уже, правда, не летает — мы все коптеры потеряли. Наблюдение за обстановкой и бытовая хрень. Если кого-то ранят, надо его тащить. Командир роты может вызвать на необычную задачу: пойти в какую-то часть деревни, найти человека с таким-то позывным. Раций мало, тяжело иногда выйти на связь, приходится пешим ходом ходить, а днем опасно. В общем, рутина: принеси, подай, узнай, сходи, но все это под обстрелами.

Украинские ДРГ заходили. Я лично не видел, но неподалеку от нас у пацанов перестрелки были, покрошили нормально. Сам украинцев не видел, но, по рассказам, они примерно через километр находились. По нам артобстрелы были каждый день. Редко бывало, что какое-то затишье часа на четыре. Постоянно насыпалово, квадрокоптеры [украинские] постоянно.

Меня квадрокоптер чуть не убил с гранатой. Я вышел в три часа ночи с позиции поссать, не услышал жужжания над головой. Услышал только хлопок: как петарда взорвалась — будто единичка «Корсар». Только успеваю отскочить, и в этот момент рвануло так, что уши заложило, затрясло все. Коптер на меня гранату скинул, в трех метрах от меня она взорвалась, я успел за угол здания отскочить. Если бы я не среагировал, то мне конец был бы.

Реальная стрелкотня была всего два раза, когда мы на позициях сидели. Все свистит — не по себе. Первое время ты вжимаешь голову, адреналин стучит, тошнит. Не знаю, как описать это состояние. Потом поднимаешься и начинаешь лупить, и как-то все нормально становится.

Моральный дух довольно высокий. Шутки, прибаутки. Когда обстрел начинается, любимая фраза: «Эй, б*я, трусы не потеряй, беги давай». Все с улыбкой. Все драться готовы — страшно, но все готовы.

«11 убитых лежат в поле незакопанные». Потери

В моем взводе есть раненые, убитых нет. Все в основном [ранения] осколочные [получают], в одном взводе пулевое было, но это шальная залетела — за километр пуля в икру прилетела.

Первый раз я увидел раненого, когда оказывал первую помощь вместе с медиком парню, которому часть руки оторвало после минометного обстрела. Он сам пришел, у него два пальца висит на одной руке, осколки в ноге, весь в крови, вроде себе вколол промедол. Мы его начали пеленать, увезли. Через пять минут еще один раненый появляется, мы километр бежали с медиком вдвоем к этому парню.

Прибегаем, он лежит бледный — у него огромная дыра в бедре. Осколок гигантский. Думали, он умрет, но мы успели его вытащить, километр тащили под обстрелом. Минометы ударили по нам, но мы его довезли. Один плохой случай был, когда наши парни пошли с подбитого «Урала» бензин сливать без броников. Хохляцкий коптер это увидел и скинул на них эфку (гранату F-1 . — Ред.): один убитый, один раненый, третий цел.

Самая жесть была, когда мы только на вторую линию [фронта] приехали. В батальоне три роты: первая пошла заходить в ту деревню, где мы дислоцировались. Получилось так, что наши пошли без разведки. Командир полка сказал: «Вперед!» — и потащил за собой эту роту. Они пошли, в итоге влетели на минное поле и под минометный обстрел попали. Как я знаю, там до сих пор тела наших ребят лежат. 11 убитых до сих пор не забрали. Они лежат в поле незакопанные, не могут эвакуировать их. Украинцы всю [территорию] держат, там минные поля, обстрелы. Нет варика забрать.

«Какой-то ребенок петарду кинул, я упал и на земле лежал». Отпуск

Нам дали отпуск первым, потому что мы на острие кинжала были. Нам заслуженно командир роты пробил. Нас вывезли в Россию до Россоши, а дальше своим ходом: сели в такси за 30 тысяч рублей до Москвы и поехали.

Я месяц пробыл в Москве. Первое время спал, как и там [на фронте], по два часа. От громкого звука просыпался, автомат искал. С друзьями шли, пиво пили, какой-то ребенок петарду кинул, я упал и на земле лежал. Когда выхожу из подъезда, первым делом в небо смотрю, чтобы «птички» не было. Такие бзики оттуда остались. На любые громкие звуки сразу реагировать начинаю. Не знаю даже как объяснить — пацаны называют это «донбасский синдром».

У нас командир, который Чечню прошел, с ума сошел. Он испугался, когда прибыл на фронт, из подвала не вылезал неделями. Спустился и оттуда больше не выходил. Просил ему кофе принести, ведро за ним вынести. Постоянно сидел в каске, с броником и автоматом. Ему туда еду приносили. Он кукушкой поехал. Потом его со спиной в госпиталь забрали, что было дальше — неизвестно.

Девушка меня не дождалась, нашла себе парня. Она должна была еще в Беларусь ко мне приехать. Я тогда попросил маму дать ей мою карточку зарплатную, чтобы она съездила, дорогу себе оплатила, купила все, что мне нужно. Она ко мне не приехала, карточку у себя оставила и жила на эту карточку. Встретила какого-то пацана, начала с ним встречаться, но продолжала мне зубы заговаривать, жить на мои деньги.

За все время я получал за каждый месяц по 250 тысяч рублей. Она около 600 тысяч потратила. Я не понимал обмана, думал, что меня ждут, а траты не видел, интернета ведь нет. Мама в шоке с этого была. Она [мама] еще болеет, у нее диабет развился после всего этого. И то, что я опять уеду [на фронт], [переживает] — тяжеловато ей.

Коллаж носит иллюстративный характер. Фото: Алексей Мальгавко / Reuters / Forum

«Рано или поздно дембель будет, вопрос только когда». Снова на фронт

Я сам уже не очень хочу снова ехать [на фронт], просто боюсь, что меня посадят на 10 лет, если не вернусь. Я должен был вернуться еще в марте, но не поехал. Заболел, взял больничный для военнослужащего и вот теперь уезжаю. Меня, по идее, уже военная полиция должна разыскивать. Я хочу вернуться, чтобы не сесть на 10 лет: меня могут объявить дезертиром, пятисотым.

А у меня реально проблемы со здоровьем, со спиной. Мне просто тяжело выполнять свои обязанности. Протрузии позвоночника, остеохондроз развитый. Немеют руки, нога отнимается. В какой-то момент на позициях было такое, что я руками не мог пошевелить. Начинаются головокружения, зрение пропадает, слух. В шейном отделе все сосуды пережимаются. Но по врачебным меркам этого недостаточно, чтобы комиссовать: «Когда грыжа будет, когда ногу оторвет и голову оторвет, тогда приходи». Мне тяжелого нельзя ничего таскать, а я вынужден по 50–60 кг переносить, бегать с этим говном. Но… таков путь.

Нам говорят, что мы там до конца «СВО». Я сейчас опять [ухожу на фронт] минимум на полгода. Рано или поздно дембель будет, вопрос только когда.

Анатолий Персиков