«Трагические последствия войны в Сирии». Почему расстрел людей под видом КТО не вызвал возмущения

Иллюстративное фото: Анатолий Медведев / ТАСС / Forum

В воскресение, 4 июля, силовики провели контртеррористическую операцию (КТО) в Кабардино-Балкарской республике (КБР). Одним из убитых оказался Хасанби Хупсергенов, жаловавшийся в ЕСПЧ на расследование дела о нападении на Нальчик. По данным местных активистов, его и еще четырех мужчин похитили за несколько дней до КТО, убили, а их тела подложили на место спецоперации. Эта расправа не вызовет бурной реакции ни в России, ни в республике, уверен специалист по Северному Кавказу, аналитик Денис Соколов. Он объяснил «Вот Так», почему силовой террор встречается чаще, чем террор банд, и к чему это все может привести.

«Способ расправы сложился давно»

— Вы говорили, что контртеррористическая операция стала прикрытием для убийства людей, выступавших против власти, в том числе с жалобой в ЕСПЧ. Однако такие методы, насколько можно вспомнить, были в ходу раньше, во время активной кампании по противодействию террористам. Почему сейчас силовики, вероятно, использовали именно такую форму расправы над людьми? Что это может значить?

— Я не думаю, что это из нашей жизни выходило надолго. Просто в какой-то момент можно было говорить, что сопротивление или вооруженное подполье на Северном Кавказе ликвидировано или сошло на нет. Пик активности пришелся на конец нулевых и начало десятых годов. Как помним, «Имарат Кавказ»* основан в 2007 году Доку Умаровым. Было чеченское сопротивление, которое стало продолжением Второй Чеченской войны и которое подавили. Остались небольшие отряды, но подполья с ресурсами, возможностями почти не осталось.

В середине десятых годов интенсивность стала падать. Причин много. Во-первых, это Сирийская война, куда выдавили почти всех, кто сопротивлялся на Северном Кавказе. Во-вторых, подрыв экономики подполья вместе с разгромом региональных элит. Да и просто люди кончились в какой-то момент.

Было не то чтобы прекращение применения таких методов. Они использовались всегда. Просто сама интенсивность вооруженного конфликта снизилась, и мы мало что слышали.

История с похищением людей, убийством и подбросом их на место проведения КТО… она применялась и в Чечне, и в Ингушетии, и в КБР. Просто КБР – гораздо более подконтрольный силовикам регион, чем Дагестан, Чечня и Ингушетия. Наверное, в Кабардино-Балкарии еще меньше участия местного населения, меньше сочувствия у них практикующим мусульманам.

— Они более светские?

— Дело и в этом, и в том, что у кабардинцев есть «хабзэ» (национальная этическая доктрина). Главным драйвером конфликтов в регионе было противостояние между кабардинцами и балкарцами, ислам был примеряющей идеологией, поскольку он не принимает национальных мобилизаций и кланов. Его не все принимают. В итоге так называемые молящиеся были людьми несколько в стороне, некоторые члены общества воспринимали их с опаской, настороженностью. Исламизация не только спецслужбами, но и населением воспринималась как опасность.

Само по себе подполье в КБР во многом было вторичным, появившимся под влиянием Восточного Кавказа. Но были и свои лидеры: Азор Астемиров, Муса Мукожев, которых силовики до начала 2000-х годов загнали в лес, они пытались вести деятельность, призывы вели открыто. Был Исламский университет, один из самых серьезных, работал при поддержке студентов, которые учились в зарубежных исламских университетах. Все было разгромлено, криминализовано, лидеры присоединились к «Имарату Кавказ».

Обстрелянная машина милиции во время нападения боевиков на Нальчик, Кабардино-Балкарская Республика, 2005 год. Фото: Эдуард Корниенко / Reuters / Forum

Был эпизод, который получил продолжение в недавней КТО. Одно из главных событий на Северном Кавказе — нападение на Нальчик в 2005 году. Много людей погибло, после него возбудили «Дело 58-и». Один из убитых 4 июля якобы в КТО — собственно участник этих действий (Хупсергенов). В 2019 году его освободили.

— Но почему силовики могли выбрать именно эту форму?

— Она сложилась давно. Какие есть альтернативы? Экстремизма там нет, предъявить ему было нечего. Да и силовики давно действуют на уничтожение. Остается только вот такой вариант, довольно жесткий. Это распространенная история, практически целое поколение молодых людей уничтожено в таких КТО.

«Общественное мнение против мусульман»

— Как в республике отреагировали на произошедшее?

— Среди практикующих мусульман это вызвало шок, даже учитывая, что они привыкли к подобного рода эксцессам. Но никто не хочет оказаться участником следующей КТО, поэтому открыто никто говорить не хочет. Если сейчас кто-то стал бы открыто говорить о том, что произошло, и открыто возмущаться, ему можно гарантировать ту же самую участь.

У других людей притупились эмоции, они перестали реагировать на это. Такое отчуждение – «это нас не касается и это не со мной» – связано и в целом с тем, что отношение к мусульманам отличается от того, которое есть в Дагестане или Чечне. Это довольно сложная мозаика взаимоотношений. Поэтому общество слабо реагирует на те вещи, которые случились 4 июля.

Все приводит к тому, что общество достаточно инфантильно смотрит на террор по отношению к мусульманам. И на давление по отношению к общественным лидерам. Хотя такой национальный активист, как Мартин Кочесоко (был задержан 7 июня 2019 года по подозрению в хранении наркотиков, 3 марта 2021 года суд в КБР приговорил его к трем годам лишения свободы условно. – Примеч. ред.) вызвал гораздо более активную реакцию в его защиту.

Операция по задержанию члена террористической организации «Исламское государство» (запрещена в России) в Нальчике, 2019 год. Фото: ТАСС / Forum

Так получается, что между молящимся и обществом есть разрыв, есть некоторое противостояние, это приводит к отчуждению и к тому, что злоупотребления, террор не вызывают широкого общественного резонанса.

Например, в период наиболее острого противостояния правоохранительных органов и вооруженного подполья общество отождествляло себя с правоохранительными органами. В какой-то момент полиция и сотрудники спецслужб даже пользовались национальной символикой. Они воспринимались как часть сопротивления исламизации, как союзники, как часть национальной идентичности. Общество их поддерживало. И в определенной степени это сохранилось.

— То есть, грубо говоря, в республике существует противостояние между мусульманами и националистами, и на границе этого противопоставления — пять убитых человек, до которых никому нет дела?

— Почему нет, мусульманам есть дело. Но сейчас все в регионе закатано в асфальт, лидеров нет, ресурсов нет. Любое проявление религиозного или этнического активизма приводит к репрессиям. Например, совершенно мирная деятельность общественной организации «Хабзэ», когда одному лидеру подбросили наркотики, и он до сих пор находится в уголовном деле. Просто с мусульманами обращаются более жестко, и в этом смысле очень трагическую роль сыграла Сирийская кампания.

Общественное мнение повернулось против мусульман, и спецслужбы чувствуют себя абсолютно безнаказанно. Очень сложно стало защищать мусульман даже в рамках правозащитной деятельности, очень сложно откликаются журналисты на историю с террором против мусульман.

Эта история, которая случилась 4 июля, — пять человек похитили, запытали до смерти и подбросили как боевиков под видом их ликвидации в КТО. Если бы такую историю повторили в Москве с какими-нибудь активистами, то это был бы скандал. Российские силовики чувствуют, что им эта история дана на откуп. Как Кадыров с чеченцами, так и силовики могут делать все что угодно с мусульманами.

«Силовики будут виноваты в очередном взрыве»

— Какая сейчас обстановка в Кабардино-Балкарии и на Северном Кавказе в целом?

— Как я уже говорил, все закатано в асфальт. И любое движение в любую сторону — в национальном направлении, в политическом направлении, в религиозном — влечет избыточную реакцию со стороны спецслужб. Мы помним, даже в рамках подавления ингушских протестов из-за границы с Чечней активно применялось антиэкстремистское законодательство. Некоторых уничтожили, используя точно такой же контртеррористический инструмент.

Повседневная жизнь в Кабардино-Балкарии, 2021 год. Фото: Елена Афонина / ТАСС / Forum

При этом в регионе отсутствуют социальные лифты. Люди не могут защитить свои интересы, выражать свою точку зрения. Это маргинализует молодежь. Уровень лидеров не то чтобы падает — они не успевают вырастать. Образование не улучшается, людей с хорошим исламским образованием давно вывели из региона, но при этом, поскольку в светской парадигме нет никаких возможностей для самореализации и опять же образование падает, исламские практики становятся все популярнее. Практикующих мусульман становится больше среди молодежи.

Мы должны понимать, что убивают детей, в том числе и носителей национальной идентичности. Мощной реакции в республике нет, но вот такие убийства, а это массовые убийства, могут развернуть ситуацию.

— Развернуть как?

— Все же многие представители республики воспринимают террор как террор против себя. И, я думаю, если и будет кто-то виноват в очередном взрыве на Северном Кавказе, то это будут силовики, которые потеряли разумные границы. Это будет ответ на этот террор, потому что в какой-то момент не будет разницы, ведешь ты себя тихо или нет. Если не убьют тебя, то убьют твоего сына.

*«Имарат Кавказ» — террористическая организация, запрещенная в России.

Беседовал Иван Маслов.