«Силовики опасаются, что Путин взял курс на выборы». Политолог Аббас Галлямов о том, кому выгодно убийство Татарского
Портрет Владимира Путина, составленный из стреляных гильз с территории восточной Украины на выставке в Нью-Йорке. США, 2018 год. Фото: Polaris / East News
Через несколько часов после задержания Дарьи Треповой, подозреваемой в убийстве Z-блогера Владлена Татарского 2 апреля, Национальный антитеррористический комитет заявил, что она якобы была сторонницей ФБК. Затем источник пропагандистского канала RT в спецслужбах сообщил, что силовики начали проверять участников «Умного голосования» и искать среди них террористов. О том, как это связано с выборами 2024 года, почему сейчас рейтинг Путина не взлетит, как после терактов нулевых, и чем выгодно спецслужбам убийство «военкора», рассказал «Вот Так» политолог Аббас Галлямов.
Алёна Лобанкова (далее — АЛ): На фоне убийства Владлена Татарского вспоминается гибель Дарьи Дугиной в августе прошлого года, когда у многих было ожидание, что ее убийство станет спусковым механизмом нового витка репрессий. Этого, однако, не случилось — тогда заочно арестовали подозреваемую и на этом более-менее все завершилось. Почему на этот раз власти реагируют более жестко? В чем принципиальное отличие между этими двумя убийствами?
Аббас Галлямов (далее — АГ): Я считаю, что все-таки нельзя говорить, что репрессий после убийства Дугиной не было. Маховик репрессий раскручивался до убийства и продолжил раскручиваться после, но убийство Дугиной добавило властям решимости. Однако теракт с Татарским, в связи с которым набросились на ФБК и участников «Умного голосования», стал поводом начать делать то, что власти собирались делать в любом случае.
Дело в том, что с сентября этого года избирательная кампания Путина станет частью политической повестки, начнется новый электоральный цикл перед выборами президента. Надо понимать, что мы находимся в ситуации очень высокого антирейтинга Путина: есть большое количество людей, которые его искренне ненавидят и точно не будут за него голосовать. Единственным спасением для властей сейчас является распыление голосов недовольных среди большого количества кандидатов соперника.
Электоральный рейтинг Путина, по данным ФОМ, в январе 2020 года был 45% процентов, после этого его перестали публиковать. В 2015 году он был 76% (максимальный показатель за 2015 год. — Ред.). Можно предположить, что тренд на падение продолжился.
Даже если предположить, что рейтинг президента все еще 45%, то получить столько голосов, когда все остальные наберут по 7–8%, нарисовав плюс 10%, чтобы победить в первом туре, в принципе можно. Большой волны возмущения это не вызовет, потому что люди будут чувствовать, что ты в любом случае выиграл, поскольку все остальные набрали слишком мало.
Однако в ситуации, когда все недовольные проголосуют за кого-то одного (условно говоря, за Зюганова или Собчак), когда 45% и у Путина, и у ближайшего преследователя, пририсовать 10% будет гораздо сложнее. Поэтому главное для властей сейчас — не допустить консолидированного голосования, которое обеспечивают сторонники Навального с помощью «Умного голосования».
Нужно разгромить ФБК под любым предлогом, чтобы сторонники Навального боялись голову поднять и пошевелиться, понимая, что могут сесть по обвинению в терроризме на долгие-долгие годы. И нужно сделать это быстро, чтобы к сентябрю никто уже не вспомнил про ФБК.
Алексей Навальный со своей командой в офисе Фонда борьбы с коррупцией, 2017 год. Фото: Татьяна Макеева / Reuters / Forum
Вторая причина, почему надо было взяться за ФБК, заключается в том, что эти люди (сторонники и сторонницы Навального. — Ред.) наиболее пассионарные, готовые к протесту и легко мобилизуемые.
В ситуации, когда власть слабеет и в любой момент недовольство может зашкалить настолько, что люди снова пойдут на улицу, именно сторонники Навального покажут дорогу всем остальным, выступят в роли, фигурально выражаясь, Данко, который поведет за собой остальных. И вот их надо раздавить.
То есть у этой истории есть совершенно конкретные причины, и если не было бы убийства Татарского, нашли бы какой нибудь другой повод.
Протест привыкших к страху
АЛ: То есть власть предполагает, что даже несмотря на репрессивные законы есть люди, готовые выходить на улицы и протестовать?
АГ: Конечно. Так всегда бывает — люди привыкают к какому-то уровню страха, потом этот страх захлестывают ненависть и негодование. В Иране, например, протестующих вешают на подъемных кранах, однако мы видели, что на протяжении трех месяцев десятки тысяч людей по всей стране выходили на улицы.
Не бывает такого запредельного уровня страха, который в какой то момент не сменился бы волной ненависти и протестами.
В Румынии режим Чаушеску был наиболее репрессивным, наиболее кровавым из всех восточноевропейских режимов, но это его не спасло.
АЛ: В начале войны, как это обычно бывает во время конфликтов (имеется в виду эффект «Сплочения вокруг флага». — Ред.), рейтинг Путина вырос. Сейчас его популярность уже не такая высокая?
АГ: В какой-то момент, я предполагаю, месяца через два-три после того, как стало очевидным, что не получилось блицкрига, началось разочарование. Осенью оно усилилось, когда случилось бегство из Харькова с совершенно неадекватным поведением Путина, который запускал фейерверки, когда солдаты бежали, бросая технику. Затем отступление из Лимана и Херсона, Пригожин, размахивающий осенью кувалдой. Кому такое понравится?
Украинские полицейские фотографируются на брошенном российском танке в Харьковской области. Украина, сентябрь 2022 года. Фото: Глеб Гаранич / Reuters / Forum
Можно смело предположить, что пелена спала с глаз значительного числа населения, поэтому рейтинги падают, лояльность снижается — фокус-группы это показывают. Из Кремля были утечки, которые публиковала «Медуза» после начала массовой мобилизации, о повсеместной критике лично Путина на фокус-группах.
Если раньше работала формула «царь хороший, бояре плохие», то теперь она работать перестала. Раньше говорили: «Путин ни при чем. Это губернатор виноват». А теперь отвечают: «А губернатор с Марса прилетел? Его Путин назначил».
Назад в нулевые
АЛ: Возвращаясь на шаг назад, к теме выборов: насколько корректно сравнивать по вероятным последствиям убийство Татарского с тем, что было в нулевых, когда под предлогом терактов отменили губернаторские выборы?
АГ: Хороший вопрос. Это совершенно разные истории, потому что тогда Путин был на восходящем тренде: он усиливался, у него был мандат на любые действия, с его именем связывали надежды. Сейчас никаких надежд нет, и фокус-группы это четко демонстрируют. В пользу голосования за Путина звучат буквально два аргумента: «за кого еще?» и «он все равно победит». В этом есть обреченность и нет никакой надежды.
Еще лет пять-шесть лет назад человек начинал объяснять, что Путин — сильный руководитель, что России нужна сильная рука, что президент поднял страну с колен и вернул ее в ряд мировых держав. Многие говорили, что им Путин просто нравится и они ему доверяют — в глазах этих людей видно было эмоции.
Сейчас все по-другому. В Библии сказано: «У неимущего отнимется». В материальном смысле назвать Путина неимущим язык не повернется, но в политическом смысле он неимущий.
В американских фильмах полицейские в момент ареста говорят: «Вы имеете право хранить молчание: все, что вы скажете, может быть использовано против вас». Все неоднозначное будет использовано против Путина. И теракты в первую очередь воспринимаются как еще одно доказательство, что война идет не по плану, что Россия проигрывает войну.
События в тылу, происходящие время от времени — то диверсанты появляются в Брянской области, то Дугину взрывают в Подмосковье, то Татарского взрывают в Петербурге — все это встает в один ряд как провал спецслужб. А Путин вообще-то король спецслужб, выходец оттуда.
Женщина возлагает цветы у кафе, где погиб Владлен Татарский. Санкт-Петербург, 3 апреля 2023 года. Фото: Дмитрий Ловецкий / AP / East News
АЛ: А какова вероятность очередного усиления полномочий спецслужб — как это, опять же, случилось в нулевых? Или сейчас наращивать их полномочия уже некуда?
АГ: Всегда есть куда. Именно поэтому я не исключаю, что теракт на самом деле организован даже не украинцами, а группировкой «ястребов» вроде [секретаря Совбеза России] Патрушева и [директора «Роснефти»] Сечина.
Для них принципиально важно сделать идущие ныне тенденции — усиление спецслужб и «ястребов» — вообще необратимыми, чтобы конкуренты из лагеря системных либералов и реформаторов-технократов типа Собянина окончательно были выброшены за борт.
Они (силовики. — Ред.) опасаются, что сейчас Путин взял курс на выборы, и по мере приближения голосования будут усиливаться позиции тех, кто отвечает за выборы, будет усиливаться Администрация президента. В какой-то момент эти люди могут уговорить Путина, условно говоря, пойти на мирные переговоры, а он может согласиться вплоть до того, чтобы выдвинуть преемника из числа этих людей (Медведева же он зачем-то в течение зимы резко усилил).
Для силовиков это неприемлемый вариант, поэтому им надо укрепить свои нынешние тактические успехи, добившись от Путина введения военного положения. Тогда не будет никаких выборов, Администрация президента — побоку, Правительство — побоку. В конце концов, когда Путин совсем ослабеет и состарится, вокруг него уже не будет уже никого кроме силовиков. Тогда он будет вынужден передать власть одному из них, в частности, Дмитрию Патрушеву.
Поэтому я не исключаю, что для создания атмосферы, в рамках которой введение военного положения будет выглядеть не просто возможным, а единственно возможным, они могут и вещи вроде взрыва Татарского организовать.
Надо понимать, что это принципиально аморальная публика. Человеческая жизнь для них — в том числе жизнь их соратника, собрата по идеологическому цеху — вообще ничего не стоит, ни копейки.
АЛ: А как теракт повлиял на общество, точнее, на три его части: на провоенную аудиторию, на антивоенную, выступающую только за мирный протест, и антивоенную, поддерживающую насильственные акции?
АГ: Ядро сторонников войны, конечно, деморализовано. Для них, как я выше сказал, теракт — подтверждение того, что российские спецслужбы, как Хрущев говорил, ноздрями мух ловят. Случившееся — доказательство их непрофессионализма, что украинцы их опять переиграли.
Антивоенно настроенные граждане, конечно, воодушевились. Далеко не каждый из них признается, что он рад смерти другого человека, даже негодяя, потому что в целом это интеллигентная публика. Но вообще, конечно, это показатель эффективности украинцев и неэффективности российских спецслужб.
АЛ: Но есть ли раскол внутри этой антивоенной аудитории на тех, кто теперь готовы использовать более радикальные методы сопротивления, и на тех, кто продолжает настаивать на мирном протесте?
АГ: Этот раскол всегда был, и в этом смысле теракты ничего не изменили. Этот раскол существовал и до войны, а после — он усилился.
