Великая Отечественная Навсегда, или Сережа, отпусти деда!

Российский военнослужащий во время церемонии, посвященной 77-й годовщине победы над нацистской Германией в Великой Отечественной войне. Мариуполь, Украина. 9 мая 2022 года. Фото: Александр Ермоченко / Reuters / Forum

«Однажды в разговоре с сыном Министр иностранных дел СССР Громыко сказал о переговорных позициях: “Не будем менять итоги войны. Если мы им уступим, то прокляты будем всеми замученными и убитыми. Когда я веду переговоры с немцами, то, случается, слышу за спиной шепот: ‘Не уступи им, Андрей, не уступи, это не твое, а наше’. Кто сейчас не слышит этот уже не шепот, а набат, тот безнадежно глух. Кто не видит происходящего – еще и слеп», — написала на днях Мария Захарова.

В этом тексте, как всегда у Захаровой, много прекрасного, начиная с прописной «М» в слове «министр». Но самое важное, конечно, — финал захаровского поста.

Андрей Громыко был человеком фронтового поколения, к тому же уроженцем Белоруссии. Он потерял на Второй мировой двух братьев, а его мать чудом спаслась. Процитированные слова были сказаны им во второй половине 1970-х, после смерти младшего брата, сражавшегося в партизанском отряде, пока Андрей делал дипломатическую карьеру в США. Для него все связанное с той войной, с собственным в ней неучастием, с судьбой семьи было пожизненной травмой.

Мария Захарова из поколения внуков, если не правнуков Громыко. Она родилась через 30 лет после окончания войны. Никакого живого эмоционального опыта, связанного с войной, у нее нет. Так как же получилось, что там, где Громыко различал тихий шепот, она слышит набат?

«Нам недодано, поэтому мы имеем право прийти и взять» как национальная идея

За последние месяцы слово «ресентимент» стало едва ли не самым часто встречающимся в разговорах о России. Ощущение «нам недодано, поэтому мы имеем право прийти и взять» вполне может претендовать на статус давно разыскиваемой национальной идеи.

Однако любое чувство нуждается в оформлении, в словесном прикрытии — и вот тут культ Великой Отечественной оказался совершенно незаменим. Не только власть, но и нация в целом увидела в закончившейся почти 80 лет назад войне подходящий ответ на вопрос:

«А почему, собственно, нам все должны?»

Идеальный источник своей легитимности и правоты. В результате война и победа оказались полностью вынуты из исторического контекста и истории как таковой. Прошедшее и законченное было превращено в длящееся и вечное, единичное — в постоянно повторяющееся. Надо признать, это был по-своему гениальный ход.

День победы над нацистской Германией превратился в День Победы над Врагами вообще — разумеется, тоже не конкретно-историческими, а такими же вечными и метафизическими, как сама Победа. И следовательно, любая новая победа — продолжение той, точнее, даже не продолжение, а часть ее (ведь история не окончена, она длится и повторяется). А любой новый враг — лишь очередная инкарнация того, прежнего врага, а значит… правильно, нацист. И всякий сомневающийся в этой логике — тоже нацист.

Бюст героя Великой Отечественной войны перед разрушенной в результате обстрела школой в селе Смоляниново, Украина. 22 мая 2022 года. Фото: Александр Река / ТАСС / Forum

Страна-победительница навеки

То есть нацисты — все те, кто сомневаются в праве России в 2022 году вершить судьбы мира на основании того, что случилось в 1945-м, все, кто против страны-победительницы (ведь титул страны-победительницы теперь наш навеки) и ее версии истории, все вспоминающие пакт Молотова – Риббентропа, аннексию балтийских стран, раздел Польши. Проще говоря, если Победа навсегда, то значит, все, кто против нас — нацисты.

Несколько лет назад историк философии Алексей Каменских при обсуждении происходившего на Донбассе в 2014 году предложил термин «замещающая историческая аналогия» — то есть аналогия, «работающая» в массовом сознании вместо реального события. Такой замещающей аналогией для российской пропаганды при разговоре о войне на Донбассе с самого ее начала стала Великая Отечественная.

С тех пор этот язык постоянно захватывал все новые территории, в результате сейчас через призму ВОВ в публичном пространстве может описываться не только украинская кампания, но буквально что угодно. Нацизм и 9 Мая — это теперь такая волшебная отмычка, «ключ, подходящий к множеству дверей», как немного по другому поводу выражался Бродский.

Вот, например, глава Лиги безопасного интернета Екатерина Мизулина (то есть, конечно же, Миzулина) пишет: «Блогер Моргенштерн внесен Министерством юстиции в перечень лиц, выполняющих функции иностранного агента. Велик символизм этого решения. Ведь принято оно накануне Дня Победы в отношении того, кто очернял наш Великий Праздник и ставил под сомнение победу русского народа над нацизмом». То есть победа над Моргенштерном — тоже часть той самой Победы.

По точному замечанию исследователя тоталитарной культуры Евгения Добренко, главная книга о путинской России должна называться «Invention of the Nazi» (Изобретение нацистов. — Ред.). Действительно, когда страна прикажет быть нацистом, у нас нацистом становится любой. Стоило Швеции заявить о желании вступить в НАТО, как в Москве появились билборды, обвиняющие в нацизме Астрид Линдгрен, Ингмара Бергмана и основателя компании IKEA Ингвара Кампрада.

Женщина проходит мимо картины на выставке «НАТО. Хроника жестокости» в Музее современной истории России. Москва, Россия. 5 мая 2022 года. Фото: AFP / East News

Национальный невроз

Или вот еще одна иллюстрация. В интервью перед недавним финалом Лиги чемпионов тренер «Ливерпуля» Юрген Клопп поддержал решение о переносе матча из Санкт-Петербурга в Париж. «И это говорит потомок гитлеровской Германии, который должен стоять перед нами на коленях!» — вознегодовал по этому поводу бывший футболист, а сейчас спортивный обозреватель Евгений Ловчев. Здесь, как в записи Захаровой, замечательно все, — особенно острое желание видеть одного из лучших тренеров мира перед собой на коленях.

Источник этого желания — разумеется, тот самый ресентимент (в футболе России, как известно, особенно сильно недодано), но упаковано все опять же в ссылки на их вечную Вину и нашу вечную Победу.

Ход мысли, надо сказать, не то чтобы новый. Еще в 1968 году после советского вторжения в Чехословакию тогдашние соловьевоскабеевы рассказывали о неблагодарных чехах, которых мы от немцев спасли, а они к тем же немцам обратно решили переметнуться. То есть и немцы, и прочие спасенные-освобожденные перед нами в неоплатном долгу, который мы имеем право взыскивать всякий раз, когда пожелаем. А сомнение в том, правильно ли рассчитаны проценты по долгу, — это как раз самый нацизм и есть.

Разница в том, что для советской пропаганды это было сравнительно периферийной темой, а сейчас стало подобием цельного мировоззрения или, если угодно, национального невроза. Было шепотом — стало набатом. Люди превратились в собачек Павлова, натасканных терять последний разум при слове «нацизм». «Ну а что делать, на Украине же нацисты», «И Европа/США/Израиль этих нациков поддерживают!» — это такие универсальные объяснительные конструкции, предполагающие, что дальнейший разговор не нужен и невозможен.

На колени и верните финал в Петербург

Победа — это наша вечная индульгенция, дающая право на всё-всё-всё. Argumentum ad victōriam (апелляция к победе. — Ред.) работает в диалоге практически с любым собеседником. Недовольному еврею всегда можно сказать, что если б не русский солдат, он давно был бы мылом или абажуром. Американцы отсиживались за океаном, пусть стыдятся. Европейцы до сих пор ползали бы под немецким сапогом. Немцы — ну тут и говорить не о чем – просто на колени и верните финал в Петербург.

В этом смысле логично, что утверждение «правды о Великой Отечественной», пусть даже с помощью танков и самолетов, воспринимается как наш священный долг. А предательством памяти павших оказывается не новая война, а мирное сосуществование с теми, кто не так (недостаточно, неправильно, не по-нашему — нужное подчеркнуть) чтит их подвиг.

В череде разнообразных путаных объяснений причин российского вторжения в Украину выделяется своей абсурдностью одно — мы пришли, чтобы жители Украины могли беспрепятственно носить георгиевские ленточки и выходить на «Бессмертный полк» (об этом, например, говорил в начале мая, посещая то, что когда-то было Мариуполем, Сергей Кириенко). Но достаточно на секунду принять логику, согласно которой 1945 год был не концом войны, а лишь началом небольшой передышки в вечной схватке России с желающим уничтожить ее врагом (читай: нацизмом), как абсурд перестает выглядеть так уж абсурдно. И скажем, вручить именно 9 мая звезду Героя России отцу донбасского «полковника» Владимира Жоги в этой логике оказывается более чем естественно. А как еще, если это та же самая война?

Специфичность российского представления об истории становится особенно очевидна, если сравнить слоган «Можем повторить» с европейским «Никогда больше». И речь даже не об этической несовместимости. Просто в первом случае история мыслится как круг, кольцо, а бесконечная повторяемость — как нечто естественное и желательное, во втором существует лишь линейное время единичных событий.

«Отпусти меня на покой, Сережа,

Я заслужил покой»,

— просит умерший дед-ветеран внука в недавнем стихотворении Жени Беркович. Сережа, отпусти деда!

Михаил Эдельштейн