«Мария. Спасти Москву», или Ковчег для Сталина. Спасибо Михаилу Эдельштейну, что посмотрел кино за нас
Кадр из фильма «Мария. Спасти Москву». Источник изображения: «Наше кино»
В прокат вышел фильм «Мария. Спасти Москву», основанный на популярной легенде о встрече Сталина со святой Матроной в конце 1941 года. Режиссер Вера Сторожева и сценарист Елена Райская сочинили гегельянскую сказку о советской истории, где кровь и террор в конечном итоге ничуть не омрачают нерушимость блока коммунистов и беспартийных.
На самом деле блаженной Матроны в фильме вроде как нет. Создатели картины подчеркивают это во всех интервью. «Поскольку подлинность ее встречи со Сталиным не установлена, то мы не упоминаем ее в картине. В фильме есть старица, это собирательный образ», – говорит Вера Сторожева, тут же, впрочем, оговариваясь: «Лично я думаю, исходя из анализа личности Сталина, что встреча состоялась».
«В Хохловском переулке поселилась некая ясновидящая старуха, к ней стоят очереди. Все хотят знать, что будет завтра, ищут, так сказать, опору», – понимающе сообщает Берия Сталину, и тот тоже отправляется в Хохловский в поисках, так сказать, опоры.
Старица, надо отдать ей должное, предсказания выстраивает грамотно, в лучших традициях дельфийского оракула, стараясь максимально избегать ненужной конкретики:
– Жив он, мой сын?
– Сегодня жив…
– А завтра?
– Верой спасется.
Но Сталину все же она дает совет более внятный: «Обнеси вокруг Москвы Тихвинскую икону, тогда город устоит». И почти такой же понимающий, как Берия, майор НКВД снаряжает экспедицию на оккупированную территорию за чудотворной иконой.
На прощание он спрашивает героиню:
– А ты вообще можешь отличить нужную, Тихвинскую, икону от других: Владимирской, Казанской?
– Для меня все иконы на одно лицо.
– Мы для них тоже.
Нет, ну а что: типичный же диалог двух сотрудников НКВД в 1941-м.
По пересказу может показаться, что это примитивная агитка об идеальных чекистах, спасающих страну. На самом деле все как бы сложнее. Елена Райская – сценарист опытный, она знает, что характеры персонажей положено делать неоднозначными и противоречивыми. И честно старается.
Режиссер фильма «Мария. Спасти Москву» Вера Сторожева. Фото: Photoagency Interpress / Russian Look / Forum
Поэтому главная героиня, Мария Петрова, не просто младший лейтенант НКВД, но и дочь расстрелянного священника, служившего, разумеется, в том самом храме, откуда ей надо унести икону. Правда, от отца она давно и бесповоротно отреклась, тем более что тот тоже был неоднозначен и противоречив – произносил антисоветские проповеди да вдобавок избил Машу, когда она вступила в комсомол. Но вот с расстрелом матери, убитой чекистами в первые дни войны, Маша смириться не может.
А кроме лейтенанта Маши в фильме есть священник, отец Владимир, ставший настоятелем после гибели Машиного отца. На самом деле это засланный в церковь агент НКВД, но, насмотревшись на террор конца 1930-х, он искренне уверовал и, оказавшись под немцами, перестал выходить на связь с московскими кураторами. Впрочем, приемами самбо чекист-расстрига по-прежнему владеет не хуже действующих коллег.
Есть и еще один неоднозначный и противоречивый персонаж – молоденький сержант НКВД, видящий во всех жителях оккупированной территории врагов народа и готовый убивать их направо и налево. Особенно ненавидит он религиозный дурман и персонально отца Владимира. Но и сержант ближе к финалу погибнет как герой и с именем Божьим на устах.
И даже сам Сталин – он тоже неоднозначен и противоречив. С Матроной, например, разговаривает не слишком вежливо, так что ей приходится обличить вождя в гордыне.
Кадр из фильма «Мария. Спасти Москву». Источник изображения: «Наше кино»
Такая вот цветущая сложность. Как бы сложность. Ибо все эти запутанности и хитросплетения не имеют никакого значения. Потому что в финале Маша выйдет на улицу с усыновленным младенцем (привет подкидышу из «Места встречи»), возведет очи горе – а там, высоко в сером зимнем небе, летит самолет, а в самолете том в сопровождении архиереев и чекистов облетает Москву чудотворная Тихвинская икона.
На самом деле это не самолет, а ковчег летит по небу. Наш советский ковчег, в котором находится место всем: и тем, кто убивал, и тем, кого убивали, и товарищу Сталину, и Матроне, и сержанту НКВД, и убитому им почем зря – просто за то, что «дровишки под оккупантами рубит, а потом жопу греет» – старику, оказавшемуся партизанским связным.
Такой вот финал, общепримиряющий, как бег на месте. Все сложно, все запутанно, не отрицаем. И репрессии были, и кровь была, и свои своих убивали и продолжают убивать, и чекисты, особенно младшие чины, зверствуют, и партизаны расстреливают всех подряд, не особо разбираясь.
Кадр из фильма «Мария. Спасти Москву». Источник изображения: «Наше кино»
Но в конечном счете важно не это, а то, что крестом сияет в небе самолет с иконой внутри. И этот самолет-крест-ковчег снимает все противоречия, придает им новый смысл и, в точности по Гегелю, растворяет в высшем синтезе.
В этом, кстати, суть нынешнего культа Великой Отечественной. Не в трагедии, не в жертвах, не в победе даже, хотя и в ней, конечно, тоже. Но в первую очередь в том, что война как бы позволяет увидеть смысл во всем предшествующем – от красного террора до ежовщины. Кровавая советская история двух первых десятилетий обретает в войне свою «целевую причину», ответ на вопрос «для чего? зачем все это было?».
Ответ этот, конечно, чистая фикция, неслучайно ему не стоится без липовых подпорок вроде фейковой встречи Сталина со святой старицей. Зато на эту фикцию большой спрос и со стороны государства, и со стороны граждан. А значит, ковчег так и будет плыть в небе над Россией, и лейтенант Маша с согражданами так и будут смотреть ему вслед восторженными пустыми глазами.
Михаил Эдельштейн для «Вот Так»
