«Этому государству ничего объяснить невозможно». Сотрудники фонда Рылькова — о работе после войны
Сотрудник фонда имени Андрея Рылькова за работой. Источник фото: Фонд им. Андрея Рылькова / Facebook
Фонд имени Андрея Рылькова (ФАР) с 2009 года занимается продвижением гуманной наркополитики и поддержкой пострадавших от борьбы с наркотиками в России. За свою деятельность организация неоднократно оказывалась под давлением властей: фонд обвиняли в пропаганде наркотиков и даже штрафовали за «осуществление деятельности нежелательной организации». В 2016 году организацию признали иностранным агентом. «Вот Так» поговорил с сотрудниками фонда о том, как на их работу повлияла война, почему, несмотря на благотворительную деятельность, их не жалует государство, и зачем они создают центр поддержки ментального здоровья в Тбилиси.
Участник фонда Богдан Орешкин рассказал, что до начала вторжения России в Украину ФАР планировал запустить несколько проектов по расширению сообщества и несколько фандрайзинговых кампаний, которые пришлось завершить, так как в «такие времена это неэтично и неуместно». Например, ФАР собирался провести благотворительный аукцион совместно с фондом «Сфера», который занимается поддержкой художников. Проект был на стадии переговоров, но война изменила планы.
Команда ФАР после российского вторжения в Украину разделилась на две части: часть сотрудников релоцировалась в Грузию, а часть осталась в Москве и продолжила заниматься делами организации в России. Оставшиеся, как и раньше, проводят полевую работу: выезжают на точки сбора людей, употрябляющих психоактивные вещества (ПАВ), раздают просветительские материалы о терапии ВИЧ, чистые шприцы, презервативы, «Налоксон» (препарат применяется как антидот при передозировках опиоидами. — Ред.) и смазку для секс-работниц. По мере возможности наркопотребителям также оказывают юридическую и психологическую помощь.
«Ты даешь им какую-то литературу и, в целом, понимание того, что ты не одинок, у тебя есть шанс на нормальную жизнь, ты можешь это бросить. Мы с ними разговариваем, предлагаем психологическую помощь. Тем, кто хочет, мы предлагаем ходить на нашу программу», — отмечает участник ФАР.
Фирменный автобус фонда. Источник фото: Фонд им. Андрея Рылькова / Facebook
Основная сложность полевой работы сейчас заключается в нехватке тестов на ВИЧ. Раньше правозащитники использовали тесты на ВИЧ по слюне, но в 2021 году их перестали регистрировать в России по неизвестным причинам. Сейчас фонд использует другие системы, которые им поставляют «Врачи мира»(MDM), но они, как поясняют сотрудники ФАР, не очень удобные. Кроме того, с начала войны появилась проблема с закупкой женских гигиенических материалов, которые необходимы секс-работницам.
Уличную работу фонда, как рассказывает Орешкин, обычно не срывали напрямую, но периодически работников проверяли полицейские, а «борьба с наркотиками», которую Владимир Путин запланировал до конца 2030 года, влияла на «общий градус напряжения сотрудников».
«Определенная социальная стигма сохраняется до сих пор в сторону секс-работниц, людей, употребляющих наркотики. Эти стигмы еще постоянно лоббирует государство. Из-за этого некоторая часть общественности все еще думает, что наркопотребление — это преступление», — отмечает Орешкин.
Президент фонда Анна Саранг рассказала, что давление на организацию началось еще в 2011 году: власти тогда особенно интересовались сайтом фонда, на котором они смогли найти пропаганду наркотиков и оштрафовать НКО. По мнению Саранг, сотрудничество фонда с государством невозможно, потому что оно «фашистское».
«Это государство построено на том, чтобы раздавить слабых людей. Этому государству ничего объяснить невозможно. В диктатуре объяснить невозможно, что нужно помогать людям, которые наиболее травмированы, тем, которые наиболее не защищены в обществе», — говорит Саранг.
Транслируемая российским государством стигма в отношении незащищенных групп влияет и на трудности с фандрайзинговыми кампаниями фонда.
«Люди, страдающие наркозависимостью, — это самая стигматизированная группа общества. Это не на кошек и собачек собирать, на это деньги никто не дает», — добавляет Саранг.
Сейчас главные задачи фонда — снизить количество людей с ВИЧ-положительным статусом и затормозить темп распространения болезни: для этого нужно как минимум сократить случаи незащищенной половой связи и повторного использования шприцев.
«Многие в обществе считают, что на этих людях уже крест, им нельзя помочь — мол, какая разница, СПИД у них или нет. Они все равно уже мертвые. Я с этим не согласен. Уже есть очень много людей, у которых появлялась возможность избавиться от зависимости, и этот процент немаленький», — говорит Богдан Орешкин.
По его мнению, если с наркопотребителем «агрессивно говорить, сажать его в тюрьму, показывать ему, что он ничтожество, то от этого человек только еще больше закроется в своих проблемах».
Раздача шприцев от фонда. Источник фото: Фонд им. Андрея Рылькова / Facebook
В 2020 году ФАР начал создание в России ментального центра помощи людям, употребляющим ПАВ, и секс-работницам. Во время пандемии и локдауна проблемы психического здоровья стали самыми острыми для этих групп, рассказывает Саранг. Фактический запрет на покидание дома обострил травмы и тревожные расстройства наркозависимых людей.
Фонд уже сотрудничал с психологами во время уличной работы, и правозащитники посчитали, что этот опыт можно масштабировать. Но строительство полноценного ментального центра в Москве оказалось слишком дорогостоящим проектом, к тому же часть психологов, которые сотрудничают с ФАР, и несколько человек из самой команды переехали в Грузию после начала войны. Так участники фонда пришли к идее о создании общественного и ментального центра для помощи русскоязычным в Тбилиси.
По словам Орешкина, в Грузии такое место необходимо, потому что сюда едет огромный поток людей, у которых в связи с гуманитарным кризисом обострилось психическое состояние. К тому же в Москве, утверждает член ФАР, уже есть другие ментальные центры, тогда как в Тбилиси подобных проектов для русскоязычных не существует.
«В Тбилиси просто нет такого специфического центра, который будет для русскоязычных, который будет учитывать контекст и обстоятельства, где будут прогрессивные психологи, дружественные к наркопотребителям и ЛГБТК+. Плюс это какое-то комьюнити, есть авторитет у фонда», — сказал Орешкин.
Работать с англо- и грузиноязычными группами фонд не планирует, потому что у него на это попросту не хватит ресурсов. Также, отмечает Орешкин, в Тбилиси уже есть несколько подобных центров для местных: например, организация «Мандала», с которой ФАР собирается делать совместные проекты. Грузинские правозащитники создают «сейфспейс»-пространства и, как и ФАР, занимаются снижением вреда. Также у «Мандалы» есть драг-тесты (тесты, которые помогают определить, содержит ли смесь заявляемое вещество и его качество. — Ред.). Орешкин рассказывает, что любой может прийти в офис и проверить, что он купил, будучи уверенным, что он находится в безопасности.
«В Грузии нет полицейского преследования за научный подход к снижению вреда от наркотиков. Здесь в целом нет подобного, как нет и понятия “иностранный агент”, нету прессинга за то, что ты получаешь деньги с Запада. Ну и тут, конечно, политически себя чувствуешь свободнее гораздо», — рассказывает сотрудник фонда.
Анна Саранг отмечает, что россияне экстренно переезжали в Грузию и до войны из-за политических репрессий, а сейчас сообщество вынужденно уехавших еще больше нуждается в ментальной помощи.
«Несколько ребят из нашей команды оказались в Тбилиси, и мы увидели, что там происходит, и что мы можем какой-то наш опыт там применить для того, чтобы минимально внедрить программу в сфере ментального здоровья», — говорит Саранг.
При этом фонд продолжает работу с людьми, употребляющими ПАВ, и секс-работницами в Москве, хотя и находится в ситуации неопределенности по поводу будущего финансирования.
«Мы не знаем, как развернется война на иностранных агентов. В дальнейшем мы, возможно, не сможем получать гранты никакие, тогда, вероятно, никто не сможет проводить профилактику ВИЧ или защищать права человека», — добавила Саранг.
Анатолий Персиков
