«Тихий садовник»: бывший нацист возделывает свой сад
Джоэл Эдгертон в роли Нарвела Рота в фильме «Тихий садовник». Кадр: Ottocento Films
В цифровой прокат вышел новый фильм великого Пола Шредера — сценариста «Таксиста», «Бешеного быка» и «Последнего искушения Христа». Специально для «Вот так» Валерий Сорокин рассказывает об очередной истории греха и искупления с Джоэлом Эдгертоном и Сигурни Уивер в главных ролях.
Уже десять лет Нарвел Рот (Джоэл Эдгертон) работает старшим садовником в поместье Грейсвуд, принадлежащем богатой даме Норме Хэверхилл (Сигурни Уивер). Всегда прилизанный, неизменно корректный и застегнутый на все пуговицы, Нарвел похож на человека, из которого изъяли какую-то важную часть души, а о том, каким он был в прошлой жизни, красноречиво говорят нацистские татуировки, густо покрывающие его тело.
Однажды Норма просит Нарвела взять под крыло ее внучатую племянницу Майю (Куинтесса Суинделл) — дурной побег в породистом семейном саду, продукт нежелательного скрещивания непутевой представительницы аристократического клана с темнокожим маргиналом. Обучая Майю основам садоводства, Нарвел впервые за много лет разрешает себе что-то почувствовать.
От таксиста к садовнику
Ветеран Пол Шредер продолжает линию, начатую почти полвека назад сценарием для «Таксиста» Скорсезе и потом в разных вариациях развитую в его самостоятельных режиссерских работах. Одинокий, закрытый от мира герой. Тема греха и искупления. Аскетично-сдержанная постановочная манера — как у любимых Шредером Ясудзиро Одзу и Робера Брессона.
Подобно главным героям последних шредеровских фильмов, Нарвел склонен сидеть в стерильных затемненных помещениях и писать дневник, пытаясь не столько исследовать свои чувства, сколько изжить их. В такой верности одним и тем же образам и мотивам постепенно — и с каждым новым фильмом все отчетливее — просматривается не банальная склонность к самоповторам, а своего рода форма служения, истончающая грань между автором и его героями, тоже монотонно воспроизводящими одни и те же действия в поисках спасения от собственных демонов.
Куинтесса Суинделл в роли Майи в фильме «Тихий садовник». Кадр: Ottocento Films
О криминально-нацистском прошлом Нарвела мы узнаем из рваных флешбэков, на считаные секунды вспыхивающих в его памяти. Глубже Шредер в эту тему не погружается. Нацизм (как, к примеру, и военные преступления в его предыдущем «Холодном расчете») ему нужен лишь как некое безусловное зло, с которым все заранее понятно и которое не нуждается в объяснении. Ему нужен грешник, а чем и как именно он провинился, дело, в общем, десятое: у каждого в распоряжении имеются сотни способов согрешить и сотни поводов, по которым можно себя корить и наказывать.
История Майи тоже сознательно лишена конкретики. Важно лишь, что она, как и Нарвел, сослана в этот сад за грехи — свои собственные и своей беспутной матери. Общая участь и делает возможным роман между такими разными и никак не подходящими друг другу героями.
Не все просто и с третьей вершиной треугольника — хозяйкой сада Нормой, которой Нарвел во внеурочное время оказывает сексуальные услуги. По тому, с какой легкостью она наставляет на человека трофейный пистолет времен Второй мировой и с каким властным сладострастием пожирает глазами нацистские татуировки своего садовника, видно, что она, возможно, такая же ищущая спасения узница сада, как и прочие.
Сигурни Уивер в роли Нормы Хэверхилл в фильме «Тихий садовник». Кадр: Ottocento Films
Словно вырванный из течения исторического времени, Грейсвуд предстает местом, где все скрываются от себя: четкие правила, аккуратность и идеальная планировка сада дают шанс если не победить, то заговорить, усыпить своих внутренних бесов. Лишь выходя за ограду, герои возвращаются к своему естественному греховному состоянию: Майя обратно превращается в тусовщицу-наркоманку, а Нарвел — в склонного к насилию мужика, в котором окружающие не понятно как, но безошибочно опознают нациста.
Рай — потерянный и обретенный
Соответствует этому и режиссура — холодная, строго выверенная, не допускающая бардака и случайности. Шредер организует свою картину под стать тем французским садам, о которых рассказывается в начале фильма и которые усмиряли живую природу, заключая ее в тюрьму строгих геометрических форм. Ведя речь о саде и его обитателях, автор, естественно, обильно использует библейские метафоры: здесь есть Эдем, запретный плод, изгнание из рая и утопия рая вновь обретенного.
Впрочем, образ Эдема тут вполне амбивалентный (в конце концов, Грейсвуд — место, куда ссылают грешников), что сообщает рассказу пугающую двойственность, не позволяющую ему замкнуться в границах прямолинейной аллегории. Через весь фильм проходят и ботанические метафоры, которые помогают герою-рассказчику вписать свои эмоции в общий порядок природы, лишить их индивидуальности, а значит, и разрушительной силы.
Джоэл Эдгертон в роли Нарвела Рота и Куинтесса Суинделл в роли Майи в фильме «Тихий садовник». Кадр: Ottocento Films
Если смотреть «Тихого садовника» как жанровое кино о влюбленном бывшем преступнике, то фильм, наверное, может раздражать своей склонностью к условным оборотам в ущерб реалистичной конкретике. Но Шредер снимает притчу об искуплении и целенаправленно вычищает из нее все лишнее, ситуативное, все слишком человеческое, то есть живое. Кто вообще сказал, что перед нами живые люди?
Любопытно, что режиссер даже не пытается изобразить хоть какое-то подобие страсти между Нарвелом и Майей — в любом случайном взгляде стервозной Нормы на главного героя куда больше секса, чем во всей совместной линии Нарвела с его юной подопечной. Это просто два печальных грешника, которые были обречены сойтись друг с другом, чтобы нащупать путь к спасению. И их кульминационный, механически-умиротворяющий танец на веранде лишен эротики настолько, насколько это вообще возможно, что делает его одним из самых странных и печальных танцев двух влюбленных в мировом кино. Но одновременно и одним из самых обнадеживающих, потому что спасение — настаивает 76-летний режиссер — куда важнее страсти.
