«Расстрелять ее! Она украинка!» Истории украинских детей, которых травят в российских школах
В одном из пунктов временного размещения беженцев из Украины в России. Фото: Евгения Хацкевич
Каждый второй ребенок в России, согласно официальной статистике, сталкивается с буллингом в школе. После вторжения в Украину ситуация стала еще сложнее: в школы попали дети украинских беженцев и некоторые сверстники из России обзывают их, советуют ехать обратно и даже шутят над тем, что их родственники не переживут войну. Из-за этого некоторым школьникам из Украины приходится скрывать свою национальность. «Вот Так» поговорил с украинскими беженцами, дети которых столкнулись с травлей в российских школах.
«Твою бабушку БТР переедет»
Пункт размещения беженцев находится в 250 километрах от Москвы. Деревня, рядом лес, в лесу — детский летний лагерь. Деревянные и кирпичные домики виднеются среди почти голых деревьев. Здесь с апреля живут 120 беженцев из Украины. Из них 40 детей. В комнатах располагаются по 4–6 человек. Селят преимущественно семьями. Есть комнатки совсем маленькие — три на четыре метра. Есть побольше. Вопрос нехватки пространства решают двухэтажные кровати. На три комнаты — один душ и туалет.
Вове 12 лет. Светлые волосы, голубые глаза, поцарапанные пальцы. Эти тонкие бордовые шрамы — следы игры с вислоухим котом Максимом. Это единственный друг, который выехал с Вовой из-под обстрелов в Бахмуте. Велосипед, игровые приставки, игрушки — все осталось дома. А одноклассники разъехались по миру. Вова живет с мамой, папой и двухлетним братом в лесном домике с мая. Ходит в школу в соседней деревне. В сентябре, когда началась учеба, новенький должен был рассказать о себе. Вова сказал одноклассникам, что он из Украины, а там, в его городе, где сейчас идет война, осталась его бабушка.
Дети-беженцы из Донецка в Ростовской области. Фото: Евгения Хацкевич
«24 февраля мы проснулись и услышали далекие взрывы, — вспоминает Елена, мама Вовы, — все же началось с Северодонецка, Рубежного, Мариуполя. У нас еще обычная жизнь была какое-то время. А потом все это стало подбираться ближе и ближе, начались прилеты в наш город. После очередного прилета муж приехал с работы и говорит: “Надо что-то делать. Есть возможность уехать в сторону России. Если мы сейчас не уедем, мы вообще не сможем выбраться”. Мы очень быстро собирались: взяли документы, кота, немного одежды. Велосипед сына мы соседским детям давали. Они сейчас тоже выехали. В их дом прилетел снаряд недавно, мы в новостях видели, как горит их квартира. Вова увидел и спрашивает: “А велосипед мой? Что с моим велосипедом?” Ребенок лишился всего, что у него было дома. Нет у него личных вещей, мы не могли ничего толком забрать».
Сначала семья Вовы жила у родственников в маленькой квартире. Они надеялись, что скоро все закончится и они смогут вернуться домой. Через три недели ситуация в Бахмуте стала только хуже, и они переехали в пункт временного размещения беженцев (ПВР). Вова пошел в новую школу в мае, ходил две недели. По словам его мамы, дети нормально к нему относились. Но все изменилось в сентябре.
Над Вовой стали издеваться четверо мальчишек. Они рвали его тетради, топтали их, клали ноги на его стол. А один мальчик говорил Вове: «Твою бабушку переедет БТР». Мальчик долго не рассказывал про это родителям. Классная руководительница, как говорит Вова, слышала все это и видела, но игнорировала. Делала вид, что ничего не происходит. Остальные дети тоже просто не замечали.
«Он однажды сказал невзначай, что вот так мальчики над ним издеваются, — рассказывает Елена. — Я сказала мужу. Он настоял, что нужно идти к директору школы». После разговора с папой и Вовой директор вызвала мальчиков, которые его травили. Выяснилось, что у одного из них отец воюет в Украине. Именно этот мальчик часто говорил Вове, что его бабушку переедет БТР.
В одном из пунктов временного размещения беженцев из Украины в России. Фото: Евгения Хацкевич
Директор отругала детей. Потребовала извиниться, купить Вове новые тетрадки и ручки, а сыну контрактника сказала: «Твой отец же сейчас там! Что ты творишь?! Мне позвонить ему? Рассказать, что ты здесь устраиваешь?» Мальчик плакал и просил этого не делать.
«Новые ручки и тетрадки что-то никто не купил, — говорит Елена, — а через какое-то время классная руководительница — учительница информатики — подошла к Вове и сказала: “Нажаловался директору? А меня из-за тебя на ковер вызывали”. Вове было очень неудобно, он же не жаловался, он просто рассказал родителям».
Мальчики не трогали Вову после встречи с директором около месяца. Потом все началось снова. Они опять говорят ему: «Твою бабушку БТР переедет».
«Нам очень тяжело, — вздыхает Елена. — Я так хочу домой, но в Бахмуте сильные бомбежки. Поселок рядом с нашим городом, где мы работали, полностью уничтожен. Тела людей еще лежат под завалами. Но их никто не может достать, потому что [продолжаются] обстрелы. А тут еще сына в школе травят. Как-то же это можно остановить! Понятно, что дети не понимают все про эту войну. И это хорошо. Но можно же как-то с ними поговорить, объяснить, что можно, а чего нельзя».
Мама Вовы рассказывает, как ходила с сыном к стоматологу. Взрослые в очереди говорили: «Хохлов понаехало. Все им дай, наглые такие». По словам Елены, они не знали, что сын и она из Украины — просто разговаривали между собой.
«Если взрослые так относятся, то чего ждать от детей. Конечно, есть и другое отношение. Нам помогают волонтеры, некоторые врачи из частных клиник принимают бесплатно, потому что мы беженцы… Но любое жестокое высказывание в нашей ситуации сильно ранит, особенно ребенка. И как это исправить, я не знаю», — говорит она.
Против любых чужаков
Марина Васильева — социолог, работает как волонтер с беженцами уже восемь месяцев. Она говорит, что с буллингом в российских школах сталкиваются далеко не все украинские дети: учеников младших классов это почти не касается.
«Эти дети по другим принципам еще делят людей. Им сложно понять, как можно кого-то травить просто из-за национальности. Само понятие национальности для них еще не совсем понятно. Для них есть просто дети. С подростками обстоит дело гораздо хуже. Они проецируют отношение родителей к войне, к Украине, к украинцам. Отношение у родителей разное. Есть дети, родители которых собирают одежду для беженцев. И у детей тогда очень сочувственное и внимательное отношение, а есть родители с очень жестким отношением и, естественно, дети его копируют. Это распространенное отношение — отрицание чужаков. Такие родители могут плохо относиться к узбекам, таджикам, дагестанцам и теперь к украинцам», — говорит Васильева.
По словам волонтеров, в прошлом учебном году с марта по май было немного случаев буллинга. Но после объявления мобилизации ситуаций, когда украинских детей травят, стало больше.
«Если у подростка мобилизовали папу, — говорит волонтер Ирина, — отправили в Украину, а он приходит в школу и там у него одноклассник из Украины, ему очень сложно как-то внутри себя сформировать спокойное к нему отношение. Страх и боль за папу могут выливаться на одноклассников-украинцев».
Олегу 15 лет. Он из Мариуполя, сейчас учится в московской школе. По словам Олега, одноклассники постоянно говорят ему: «Уезжай домой. Зачем ты сюда приехал?» Только ехать ему некуда — дом, в котором жил Олег, разрушен одним из российских снарядов. Олег высокий и спортивный, поэтому парни травят его редко — он вполне может им ответить. Зато девочки травят, не стесняясь — понимают, что их он бить не будет.
«Непонятно что делать в этой ситуации, — говорит Олег. — Жаловаться директору стыдно, девочек я трогать не могу».
Еще одной украинке, Марине из Изюма, 13 лет. Она полновата, поэтому ее травят с особым остервенением. Девочка меняет уже третью школу.
В одном из пунктов временного размещения беженцев из Украины в России. Фото: Евгения Хацкевич
Некоторые украинские дети, находясь в России, продолжают учится в своих украинских школах онлайн. Впрочем, даже в этой ситуации им не удается избежать буллинга — тут их травят украинские одноклассники за то, что те находятся в России.
«Даже учитель не может это никак остановить, — говорит Марина Васильева. — Один ребенок, которого я знаю, оправдывался: “Я же тут ни при чем — меня мама привезла, я-то не принимал этого решения”. Но это невозможно объяснить. Невозможно объяснить, что во время боевых действий у семьи была возможность выехать только в сторону России, или что, например, здесь есть родственники, у которых можно жить, или что в Украине остались родные и поэтому семья пока не хочет далеко от них уезжать. Дети проецируют на своих одноклассников все слова ненависти, которые слышат от взрослых. И российские дети, и украинские».
Ольга, куратор одной крупной волонтерской сети, считает, что проблема травли украинских детей в российских школах есть, но она не носит массового характера — укладывается в общий процент буллинга в школах вообще.
Марина Васильева отмечает, что для украинских беженцев проблема травли их детей — сейчас проблема второстепенная.
«Для них снять квартиру — проблема, найти работу — проблема, с документами очень большие проблемы. Они заняты выживанием», — рассказывает она.
«Мне идти к директору или сразу в следственный комитет?»
Насте 13 лет, она из Изюма. Полтора месяца девочка провела в подвалах. Ее мама Вероника рассказывает, что Изюм сильно разрушен: «Там одни руины. Я вначале войны была в России. Я здесь работала. Дочка оставалась с бывшим мужем. Забрать я ее смогла только в начале апреля».
Сначала Настя с бабушкой прятались в бомбоубежище под школой. В школу несколько раз за ночь попадали снаряды. Потом отец забрал Настю в бомбоубежище под заводом. Еду готовили на кострах из тех продуктов, которые остались. Воду сливали из батарей.
«Настя после бомбежек, после пережитого повзрослела очень сильно, — говорит Вероника. — Это раньше она прибегала и все рассказывала, сейчас больше в себе все держит. Поэтому я не сразу узнала, что в школе происходит».
В Москву Настя с мамой приехали 8 апреля. В Украине девочка заканчивала восьмой класс. В России Настя снова пошла в восьмой, потому что здесь другая программа — нужно адаптироваться. Классный руководитель сразу сказала, что класс проблемный, многонациональный. Староста класса травил новенькую девочку, узбечку по национальности: отбирал у нее телефон, говорил гадости.
«Я Настю спрашивала: тебе нигде никто за то, что ты из Украины, плохого не говорит? Я ее заранее предупреждала, если что — сразу говори. Она молчала», — вспоминает Вероника.
Только в октябре Настя рассказала маме, что тот самый староста класса иногда подбегает к ней, выставляет палец как пистолет и кричит: «Расстрелять ее! Она украинка!»
Вероника позвонила классному руководителю: «Говорю: “Мне идти к директору или сразу в следственный комитет? Я для чего ее сюда привезла? Из-под бомбежек вытащила?” Мама мальчика мне потом перезвонила. Семья, оказывается, из Узбекистана — ладно бы русский был, местный… Это он моей дочери говорил: “Чего приехала сюда? Расстрелять ее”. Я этой маме сказала, что, если это все не прекратится, я отправлю мальчика туда, откуда я привезла Настю».
После этого разговора староста класса Настю больше не травил. Вероника рассказывает, что очень переживает за знакомую Насти, она тоже из Изюма, ей 13 лет: «[Ее] бабушка жаловалась, что прямо 1 сентября классный руководитель вызвала девочку к доске, рассказала, что вот новенькая — украинка. И тут же начала говорить, какая Украина плохая, какие все украинцы нацисты. Бабушка хотела идти к директору, но мама ребенка боится, что станет еще хуже».
В одном из пунктов временного размещения беженцев из Украины в России. Фото: Евгения Хацкевич
«Не говори никому, откуда ты»
По словам родителей, с которыми поговорил корреспондент «Вот Так», многие дети просто стараются не рассказывать, что они из Украины. Кате 12 лет. Она из Мелитополя. С апреля она жила в пункте временного размещения в Подмосковье.
«У меня трое детей, — говорит Ирина, мама Кати, — дочки 19 и 12 лет и сын пяти лет. Мы все вместе ходили за гуманитарной помощью в Мелитополе. Потому что там с четырех утра надо было очередь занимать и стоять на морозе 10 часов. А тем, у кого маленькие дети, давали еду без очереди. И вот 16 марта мы возвращаемся из этого похода за гуманитаркой, а дома нашего и нет. Ракета попала. Мы там из-под кирпичей кое-какую одежду повытаскивали и сидим на автобусной остановке, не знаем, что делать. Мимо проезжали российские военные. Они нас забрали и до границы довезли. Дети мои так обалдели от бомбежек, что младший сын, когда телефон гудеть и вибрировать начинает, под стол сразу бросается. Рефлекс такой».
Ирину с детьми в итоге привезли в пункт временного размещения. Весной она ходила в школу в поселке рядом с ним. В школе с ней никто не хотел общаться.
«Все знали, откуда она, и как-то не получалось дружбы. Учитель истории постоянно придирался, что у Кати тетрадка не на 48 листов, а на 18. А где я возьму тетрадку на 48 листов? У меня вообще нет денег. А такие тетрадки нам волонтеры привезли», — говорит Ирина.
Осенью Катя с мамой переехали в город неподалеку от ПВР. Ирина сняла квартиру, а Катя пошла в другую школу: «Там девочки подошли с ней знакомиться. Спросили, откуда она. Катя ответила, что из Украины. Девочки сказали ей: “Тихо! Тихо! Не говори никому, тут есть два мальчика, которые могут за это избить”».
И Катя никому не говорит. Кроме двух подружек, никто не знает, что она из Украины. В школе у Кати много друзей, она ходит туда с радостью.
«У меня были сложности с работой, — рассказывает Ирина, — и я боялась, что не смогу платить за квартиру и придется возвращаться в ПВР. Это значит, что Кате надо будет вернуться в предыдущую школу. Так она сказала, что ноги себе переломает, но в эту школу не вернется ни за что. Надо было ребенка до такого довести».
В большой столовой пункта временного размещения украинских беженцев бегают друг за другом маленькие дети. Мальчику лет пять. Голубые штанишки, растрепанные волосы, азарт на розовом лице. В руках у него красный пистолет с присоской. Он гонится за девочкой лет четырех и крошечным мальчиком, которому, кажется, не больше трех. У девочки сосредоточенное лицо, она тащит малыша за руку. Он визжит и смеется. Мальчик с пистолетом несется между стульев к большому окну, за которым виден лес, и кричит: «Стой! Я лусский, а вы Уклаина! Я буду в вас стлелять!»
Евгения Хацкевич для «Вот Так»
