Февральское пессимистическое. Михаил Эдельштейн о "внутреннем Путине" россиян
Возвращение Навального и митинг 23 января создали у многих заинтересованных наблюдателей ощущение, что Бирнамский лес пошел-таки на Дунсинан. После второго митинга, массовых задержаний и особенно после заявления Леонида Волкова о переформатировании протеста эйфории поубавилось. Тем не менее и сейчас нет-нет да и прочтешь, что по всей стране полно высохшего пороха, некому лишь поднести к нем спичку, или еще что-то в этом роде.
Увы, этот порох существует только как воля и представление говорящих о нем. Страна не то чтобы довольна своим здесь и сейчас, но никаких радикальных перемен точно не хочет. Убеждение, что любые изменения – это изменения к худшему, возникло в начале 90-х и с тех пор никуда не делось. Это настроение идеально выражено на карикатуре Алексея Меринова, регулярно перепощиваемой лоялистами: два динозавра поют «Перемен требуют наши сердца», не замечая, как к ним подлетает тот самый метеорит.
О том же пишут во всех фейсбуках и контактиках от Владивостока до Калининграда: «Если не Путин, то кто?», «В магазинах все есть – чего вам еще надо?», «Где гарантия, что при Навальном станет лучше?», «Хотите назад в 90-е?», «Да, конечно, недостатков много, но майданов нам не нужно», «При царе тоже было не все ок, хотели исправить – и чем кончилось?» и т.д. и т.п.
Власть отложенных вызовов
На самом деле этот аргумент про хрупкую стабильность уязвим и обратим. Если за два спокойных десятилетия выстроена система, целиком зависящая не от институтов, а от персоналий, это либо профнепригодность, либо злой умысел. В рассматриваемом случае, конечно, второе.
Однако это не отменяет того, что обыватели имеют все основания беспокоиться. Система специально организована таким образом, чтобы ее нельзя было демонтировать без потрясений. Если она вдруг рухнет, то настанет период турбулентности и, скорее всего, многое в повседневной жизни действительно изменится к худшему.
Путин – это президент отложенных вызовов. У него нет стратегии, только тактика. Проблемы его командой не решаются, а отодвигаются в неопределенное будущее.
Самые очевидные примеры – Чечня или Донбасс, но далее везде. И любой постпутинский президент – тем более если он придет не изнутри системы – с этими вызовами неизбежно столкнется.
Как столкнется он и с главным вызовом – тем образом национального лидера, который существует в сердцах и головах путинского большинства.
Для сегодняшней России Путин – это, говоря языком формалистской критики, «долженствующая форма». Он вполне соответствует нынешней стадии политического развития российского общества. Более того, он создал это общество в той же мере, в какой сам является его порождением.
И если вдруг завтра какая-то фея переместит Путина в Геленджик или Гаагу, а Навального в Кремль, то новому президенту все равно придется вести диалог с «внутренним Путиным» десятков миллионов россиян.
С фетишизацией стабильности, с ксено-, гомо- и прочими фобиями, с тоской по великой державе, с убежденностью, что начальство всегда и везде ворует, а в полиции всегда и везде пытают, и прочим из этого набора.
Разница мироощущений
Этим миллионам даром не нужны политические права, и никакие конкурентные выборы, свободная пресса или вежливый ОМОН не компенсируют им потерю того, что советская пропаганда называла «уверенностью в завтрашнем дне». Они могут не любить начальство – кто ж его любит, но благодарны ему за то, что оно не дает раскачать лодку. И если они опоздали на поезд из-за того, что силовики закрыли выходы из «Комсомольской», то обвиняют в этом не власть, а смутьянов, доведших власть до крайности.
Мы малый народ, строго по Шафаревичу. Наша картина мира, наша ценностная шкала имеют мало общего с представлениями людей, населяющих прекрасную Россию настоящего. Мы не можем предложить им ничего такого, ради чего они согласились бы пожертвовать синицей в руке. У нас нет языка, которым мы могли бы объяснить «глубинному народу», чем недовольны и чего добиваемся. А у «глубинного народа» нет того органа восприятия, который позволил бы ему понять наши аргументы.
Это разница не мировоззрений, а мироощущений. Представьте, что вы пришли обедать в ресторан, а там прорвало канализацию. Вам кусок в горло не лезет, а все вокруг едят и нахваливают шеф-повара. «Как же так, – говорите вы, – ведь, простите, запах». А вам: «Не будьте так привередливы», «Зато скидки», «У вас галлюцинации», «Я только что из туалета, там все в порядке».
Михаил Эдельштейн для “Вот Так”
* Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
