Базовые осложнения. Михаил Эдельштейн о войнах памяти
Офицер вермахта ведет беседу, предположительно, с советскими военнопленными. Фото: Wikipedia Commons
Несколько дней назад на заседании Совета по правам человека при президенте РФ Владимир Путин объявил, что в «мемориальских»* списках обнаружены фамилии нескольких людей, участвовавших в убийстве евреев в Латвии в период нацистской оккупации. При этом Путин сослался на израильского историка, бывшего сотрудника института «Яд ва-Шем» Арона Шнеера и прочитал справку, подготовленную на основе записей в его фейсбуке.
Пост Арона Шнеера, начинающийся со слов «Позор “Мемориалу”, если он включает в список “Жертвы политического террора в СССР” немецких пособников и убийц», появился еще 24 августа. Речь в нем шла об учителе из Лудзы Павле Ковалевском, участвовавшем в расстреле лудзинских евреев. На следующий день Шнеер назвал еще два имени коллаборантов из «мемориальской» базы данных: Пётр Петровскис и Иван Лисовский. Оба эти поста вызвали энергичную полемику, сейчас под ними в общей сложности почти 600 комментариев. При этом Шнеер банил тех, кто оскорблял «Мемориал», «нужность которого» он, по его словам, «не оспаривал ни в одной публикации, ни одним высказыванием». В сентябре «мемориальцы» заблокировали в своих базах данные на трех человек, упомянутых Шнеером.
Арон Шнеер. Фото: Политех. Гуманитарный институт
После выступления Владимира Путина журналист Сергей Пархоменко обратился к Арону Шнееру с просьбой высказаться о том, «как он оценивает ситуацию, в которой его публикация стала инструментом для уничтожения “Мемориала”, и как он относится к поступкам тех, кто вот таким образом использовал его научную работу». Основная претензия, высказанная Пархоменко (и многими, комментировавшими посты Шнеера до него), – почему историк предпочел эмоционально высказаться в соцсетях вместо того, чтобы в частном порядке обсудить этот вопрос с сотрудниками «Мемориала».
Однако нормального диалога не получилось. Шнеер каяться отказался, читатели Пархоменко поспешили сообщить израильскому историку, что он чекистская подстилка и путинский прихвостень – в общем, началась привычная фейсбучная
Факты vs контекст
На самом деле сам этот sratch обсуждать не слишком интересно. Скажу лишь, что, на мой взгляд, Шнеер точен в фактах, но не прав по существу. Пархоменко же, неточный в деталях (в первую очередь в том, что касается доступности/закрытости тех архивных документов, на которые ссылается Шнеер), прав в главном.
Вероятно, дело в том, что Шнеер давно живет в Израиле, от российского контекста далек и простое правило «прожить жизнь надо так, чтобы тебя не захотелось процитировать Владимиру Путину» едва ли является для него значимой этической максимой.
Впрочем, эта ситуация
Солдаты Красной армии сдаются в плен солдатам вермахта. Фото: Wikipadia Commons
С одной стороны, логично – какой же это подвиг. С другой – эти сайты важны для историков как источник информации обо всех солдатах и офицерах Красной армии, принимавших участие во Второй мировой войне, и любая лакуна, любое нарушение полноты – это та самая фальсификация истории, о которой мы столько слышим со всех сторон. Выход, казалось бы, прост – сменить пафосное метафорическое название на что-нибудь академически сухое вроде «База данных о военнослужащих-красноармейцах за период с 1941 по 1945 гг.». Но понятно, что такое решение в нынешней ситуации представить абсолютно невозможно.
Очищение рядов или очистка памяти?
Отчасти то же с базами «Мемориала». Да, Ковалевский, Лисовский и Петровскис – никак не «жертвы политического террора». Но, во-первых, вычистить из списков всех тех, кто был осужден как нацистские пособники – задача трудоемкая, а значит, малореальная, если учитывать нынешний статус «Мемориала», явно не способствующий притоку волонтеров. Во-вторых, разобраться, кто из осужденных действительно был пособником, а кто просто попал под раздачу, при недоступности следственных дел практически невозможно. В-третьих, других списков репрессированных по политическим статьям, кроме «мемориальских», у нас нет; может, имеет смысл сохранить их в максимально возможной полноте, каким-то образом маркировав осужденных за сотрудничество с нацистами? Но тогда, опять же, встает вопрос о названии этих баз.
А главное, любая попытка хоть как-то отрефлексировать понятие «нацистский пособник» спотыкается о множество пограничных случаев, несовместимых с активно насаждаемой черно-белой картиной войны. Вот лишь один, почти случайный, пример.
Некий красноармеец в мае 1942 года попадает в плен. Через три месяца из лагеря для военнопленных его отправляют в тренировочный лагерь СС «Травники» на территории Польши. Там он проходит курс обучения и становится вахманом. Около трех месяцев охраняет гетто Томашова-Мазовецкого, в том числе участвует в облавах на пытающихся спрятаться при ликвидации гетто. Потом служит в одном из лагерей уничтожения: охраняет его, конвоирует новоприбывших в газовые камеры, видимо, и сам убивает людей, хотя стопроцентных доказательств этого нет. Весной – летом 1943-го он бежит и примыкает к белорусскому партизанскому отряду. Дает подробные показания о своей службе у нацистов, год воюет вместе с партизанами, потом несколько месяцев в Красной армии (командир взвода). В сентябре 1944-го арестован СМЕРШем и приговорен к 20 годам каторги. Погиб в заключении.
И что делать с этой судьбой? Куда ее поместить – на «Память народа», в базу данных «Мемориала»? Кто этот человек – жертва сталинской юстиции или предатель, которому нет прощения? Как нам помнить о нем: как о «добросовестном» партизане и красноармейце или как о коллаборационисте и участнике геноцида?
То есть как только мы переходим от разговора о явлении к разговору о конкретных людях, возникает множество вопросов без ответа. Чтобы хотя бы приблизиться к этим ответам, надо как минимум открыть архивы, а как максимум – деидеологизировать память о войне и начать спокойный разговор о дефинициях. В общем, в прекрасной России будущего историкам будет чем заняться.
Михаил Эдельштейн для «Вот Так»
*Минюст РФ включил «Мемориал» в реестр иноагентов.
* Мнение автора может не совпадать с мнением редакции
