Прописка в разрушенной квартире и 10 тысяч рублей. С чем столкнулись украинские беженцы в Петербурге и кто им помогает

Лиля из Херсона все лето помогала вывозить в Россию самых тяжелых больных. На подконтрольную Украине территорию тогда отправлять пациентов не получалось — слишком опасно. В какой-то момент женщину спросили: «А ты? Почему не уезжаешь сама?» «А как?» — ответила Лиля. У нее трое детей, шесть собак и парализованный муж — гражданин Камеруна. Травму ее супруг получил еще до войны, на стройке, куда он устроился работать, чтобы прокормить семью. Собаки в основном подобранные, их оставили другие люди, покидая Херсон.

В октябре волонтеры из Петербурга помогли выехать всей семье после того, как стало известно, что в Херсоне могут начаться бои с украинской армией. Сейчас мужа Лили обследуют в больнице — врачи говорят, что его возможно поставить на ноги, а пока мужчина шевелит только левой рукой. На лечение и реабилитацию нужны деньги — средства опять же собирают петербургские волонтеры.

Лиля и ее муж Фото: личный архив Лили

По словам священника и правозащитника Григория Михнова-Вайтенко, который с первых дней войны помогает украинцам, таких историй у него десятки: «Ежемесячно только в Петербург приезжают около тысячи человек, которые хотят остаться». Порядка 7-8 тыс. оказываются в городе проездом и почти все нуждаются в помощи, говорит Михнов-Вайтенко.

10 тыс. рублей и вы держитесь

По состоянию на 3 октября в Россию приехали более 4,5 млн человек из Украины, «ДНР» и «ЛНР». Каждый день границу пересекают новые беженцы. Сколько уехавших от войны остались в стране, а сколько использовали Россию в качестве транзита — сказать сложно. Волонтеры считают, что точных цифр нет ни у кого, даже у властей. У тех, кто прибыл, есть два варианта проживания: государство предлагает беженцам разместиться в пунктах временного размещения (ПВР) или искать жилье самостоятельно.

В основном под ПВР переоборудовали детские лагеря и санатории, поэтому условия там сносные: есть отдельные комнаты, душ и туалеты, говорят сами беженцы. «Жить можно. Окна нормальные. Но вот одеял нет, гладильной доски нет, стиральной машины нет, одежды у нас тоже толком не было», — рассказала Лидия из Мариуполя, которая жила в ПВР под Петербургом в Тихвине. Ее привезли на поезде, выходить из которого запретили без объяснения причин. Поселили в бывшем интернате для детей с инвалидностью — это старое советское здание последние годы пустовало. Помогли со всем необходимым местные волонтеры, говорит Лидия.

ПВР в Тихвине, Россия Фото: 47channel.ru

«Помню, весной познакомилась с парнем, он приехал в одной легкой куртке, а у нас еще заснеженные поля. Денег на одежду у него, конечно, не было», — вспоминает волонтерка Галина Артёменко. С середины апреля она возит в ПВР одежду и лекарства, собирает деньги, и просто заселяет украинцев, которые лишились дома из-за войны, в свою квартиру. От государства помощи толком никакой нет, сетует она:

«Фактически, людям дают маленькую комнатку и 10 тыс. рублей. Все. Дальше держитесь сами».

Слова Галины подтверждает и Григорий Михнов-Вайтенко. Проблем очень много, продолжает он. В первую очередь это медицина. «Приехала девушка из Херсона сейчас. На девятом месяце беременности. Ей нужна медицинская помощь, анализы… Ей же сказали: будете рожать — приходите, а до этого сидите там, где сидите. Ну, вот мы помогаем», — рассказал Вайтенко. Сбор денег на лекарства и врачей идет постоянно, говорит Артёменко.

Следующий вопрос — документы. У многих нет российского гражданства, поэтому приехавшие украинцы получают временное убежище. Чтобы выехать из ПВР и снять жилье в городе, нужно встать где-то на миграционный учет. «Я, как многие добровольцы, поставила у себя дома на миграционный учет некоторые семьи, которые выезжают из ПВР и снимают квартиры в Петербурге. Иначе бы они просто нарушали закон», — рассказала Галина Артёменко. По ее словам, проще с беженцами из Мариуполя, им оформляют российское гражданство и дают регистрацию. «Им дают российские паспорта с пропиской в разрушенных, несуществующих квартирах и домах. Для меня это абсолютно дико, но, тем не менее, такая практика существует. Наверное, чтобы они бомжами не были, бездомными», — говорит волонтерка. Также без конца идет сбор старых телефонов, ноутбуков и планшетов — школьникам и студентам необходимо учиться, кому-то они нужны для работы.

Горизонтальная организация

Никаких официальных структур, которые бы координировали деятельность волонтеров, нет. Все происходит в чатах в телеграме. Туда пишут, что надо, спрашивают, кто может откликнуться. Однако несколько юридических лиц все-таки открыли. Они нужны волонтерам, чтобы иметь возможность официально заключить договор с медцентром, который примет людей и сделает анализы. Но эти организации существуют на пожертвования, рассказал Григорий Михнов-Вайтенко.

Григорий Михнов-Вайтенко. Фото: ahilla.ru

Галина Артёменко подтвердила, что волонтерство в Петербурге построено на горизонтальных связях, когда все работают на равных. По ее словам, в предоставлении помощи украинцам задействованы сотни человек: «Очень много чатов. Есть “Предложка”, где предлагают вещи, есть чат помощи семьям, есть чат, где отдельно помогают пожилым, есть чат помощи на границе, есть чат автоволонтеров. Их очень много. Есть чаты различных ПВР по всей стране. То есть это абсолютно сетевая, не имеющая единого центра горизонтальная структура, как Солярис, которая в принципе живет своей жизнью и как-то самоорганизуется».

В Петербурге есть кураторы, которые берут на себя шефство над конкретными семьями и обеспечивают их всем необходимым. «Я занимаюсь и тем, и тем, и тем, всяким разным, честно говоря. Постоянно. У меня есть несколько семей, может, десяток, которые ко мне постоянно приходят, с которыми я всегда на связи. Некоторые просто решают свои проблемы и как бы “отваливаются”, в свое плавание уходят. Есть некоторые, кто уезжает за рубеж и с которыми мы до сих пор поддерживаем отношения. У меня спрашивают, зачем я это делаю. Журналисты спрашивают, является ли это моей антивоенной позицией. Да, является. Вообще вся моя жизнь сейчас — антивоенная позиция» – говорит Артёменко.

По словам волонтерки, помощью занимаются даже некоторые высокопоставленные чиновники из петербургской администрации, они что-то делают, не афишируя свое участие.

«Сейчас мы собираемся, объединяем усилия, чтобы отвезти семье в Ропшу два двуспальных одеяла, им очень холодно с непривычки в этом климате. Вещи, обувь; стол люди разобрали, надо будет спустить его с шестого этажа старинного петербургского дома, загрузить в машину и отвезти, чтобы девочке можно было сделать уроки, а вот этому мужчине, главе семьи, мы собрали деньги, больше 40 тыс., и купили ему все инструменты, которые нужны для работы. Он и плотник, и столяр. У людей таких профессий, когда они нанимаются на работу или пытаются начать что-то собственное, требуют свой инструмент. А у них, естественно, денег нет. И мы где-то в течение трех недель постепенно эти инструменты покупали. И вот в последний раз некоторые социологи в Петербурге скинулись, чтобы купить последнюю шлифовальную машинку. Рубанок купили — в общем, все, что нужно», – рассказала Артёменко.

Галина Артёменко Фото: Facebook

У семьи, про которую рассказывает волонтерка, есть родственники в Петербурге, но они помогать не спешат. Вообще, многие сталкиваются с тем, что их здесь никто не ждет, даже если есть знакомые или родные.

«Как президент Путин говорил, что беженцам в Германии дают скидки в ресторанах, а наши ищут работу. Так людям деваться некуда! Им нужно просто элементарно что-то есть. Они же все здесь нищие! Потому что зарплата… Самая высокая зарплата, которую я знаю, у девушки, которая пошла на работу в одну из крупных фармацевтических компаний, она дипломированный фармацевт, у нее хорошее образование. И ее потолок здесь — 62 тыс. У нее большая семья — мама, бабушка, двое детей и два кота. И ей нужно снять жилье, как минимум двухкомнатную квартиру, это сожрет большую часть ее зарплаты. Они не понимают, как устроить свою жизнь», — рассказывает Галина Артёменко.

Разговоры про политику

Во всех чатах, где координируется помощь, запрещены разговоры про политику. Но после объявления мобилизации они все-таки начались. «Первое поколение волонтеров — это люди, которые участвовали в антивоенных митингах. У нас было определенное и понятное отношение к войне — мы против, говорит Артёменко. Потом стали появляться самые разные люди. И теперь многие волонтеры — это те люди, у которых отцы, мужья, знакомые, уходят добровольцами или мобилизуются. Они, даже видя то, как люди пострадали от войны, пытаются доказывать ее необходимость».

Несмотря на свою четкую оценку происходящего, Галина Артёменко подчеркивает, что она помогает всем людям, и неважно, какие у них политические взгляды. Такого же принципа придерживаются почти все волонтеры: «Многие из оставшихся в России украинских беженцев — это пророссийские люди, и нам, тем, кто занимает другую позицию, достаточно сложно. Но мы просто помогаем гражданским людям, оказавшимся в беде. Я дистанцируюсь максимально от этого, хотя мне странно некоторые вещи слышать».

Другая волонтерка, которая попросила не называть своего имени, говорит, что в основном приехавшие люди не интересуются политикой: «Им главное, чтобы лично им было хорошо, чтобы не стреляли. Особенно пожилые люди. Им ничего не нужно, только свой угол и тишина». По словам Галины Артёменко, значительному количество оказавшихся в России украинцев многое не нравилось в той Украине, в которой они жили — они жаловались на высокие цены, на маленькие пенсии, на дорогую коммуналку, после оплаты которой не оставалось денег на жизнь:

«Они думали, что здесь рай, не понимали, что попадают в еще более жесткое, абсолютно полицейское государство. Их поражают какие-то вещи. Например, что у нас везде требуют документы. Они говорят: “У нас такой бюрократии не было”. Они до сих пор говорят: “Мы будем жаловаться президенту!” У них это есть. Они совсем не знают страну, в которую приехали».

Михнов-Вайтенко, который сам неоднократно выходил на уличные протесты, а также ездил по отделениям полиции помогать задержанным на оппозиционных акциях, на вопрос о политических разногласиях сейчас отвечает просто: «Надо делать дело, надо помогать людям». Он говорит, что сотрудничает со всеми, кто предоставляет какую-то помощь. «Дел так много, так многим надо помочь, что у нас нет времени все это обсуждать». По его словам, среди приезжих есть люди с разными взглядами, но все они выступают против войны: «Нет никого, кто бы поддерживал уничтожение своего дома или необходимость уехать подальше от боев. И все понимают, что войну все-таки начала не Украина», — подытоживает Михнов-Вайтенко.

Галина Артёменко работает в музее Анны Ахматовой в Петербурге. За помощью к ней приходят прямо туда. Она говорит, что все истории, которые слышит, грустные: «Мне говорят: “Ой, да это у тебя травма свидетеля”. Не знаю, как назвать то, что я чувствую. Какое-то мерзкое подавленное состояние, что мою жизнь покалечили. Потому что я вижу какой-то маразм, и когда из этого маразма власти хотят слепить еще и отечественную войну… Ну просто идиотизм, понимаешь? Это идиотизм, маразм. Это какие-то твари, которые с нами все это сделали. И с ними, и с нами. Жили себе и жили люди, которые оказались абсолютно вырваны из контекста своей жизни, из своих домов, из своего привычного мира. Им страшно стыдно, что они вынуждены побираться. Хотя мы стараемся все сделать, чтобы им было хорошо».

В пятницу 18 ноября заместитель министра РФ по делам гражданской обороны, чрезвычайным ситуациям и ликвидации последствий стихийных бедствий Анатолий Супруновский заявил, что из бюджета было выплачено более 11 млрд рублей украинским беженцам. Это значит, что единоразовую выплату получили более 1,1 млн украинцев, но сумма в 10 тыс. рублей на каждого — это чуть меньше прожиточного минимума. Многие, кто решил остаться в России, находятся на грани нищеты, считают волонтеры. Волонтеры из Санкт-Петербурга, с которыми поговорила редакция «Вот Так», утверждают, что большая часть украинцев стремится покинуть территорию РФ и оказаться в Евросоюзе или же просто вернуться в Украину.

Арсений Веснин