Ядерное лето в Митьковке. Как живет село после аварии на ЧАЭС
35 лет назад катастрофа на Чернобыльской АЭС изменила жизни сотни тысяч людей. Мы много знаем об эвакуации жителей находившегося рядом города Припять, о ликвидаторах, о том, как СССР старался скрыть не только последствия произошедшего, но и сам взрыв на атомной станции. О территориях Украины и Беларуси, на которые пришелся первый удар, написаны исследования, книги и сняты фильмы. Но мы редко говорим о пострадавших районах России, находившихся сравнительно далеко от эпицентра катастрофы, и оказавшихся совершенно беззащитными перед радиоактивным облаком, которое накрывало прилегающие земли. Ситуация там была не настолько критичной, как в Припяти, и в первые дни о них просто забыли. Александр Стельмах рассказал о том, как Чернобыль отозвался в селе Брянской области.
История села Митьковка для меня начинается с «Чернобыля». В 1986 году ровно через месяц после взрыва я там родился.
В 1986 году в Митьковке жило более двух тысяч человек, была поликлиника с родильным отделением, три магазина, включая отдельный для промтоваров и отдельный для продуктов, что в селах редкость, библиотека, детский дом, дом культуры, колхоз с коровником и конюшней. Село было негласным центром среди своих ближайших соседей – Черной криницы и Хохловки. Еще недавно был действующий клуб с дискотеками. Три года назад в 1983 году построено новое кирпичное здание школы на замену старому деревянному, которое перестало вмещать всех школьников.
Бабушка Лена рассказывала, что раньше каждое утро по улицам села шел пастух и гнал стадо на выпас, а бабушкина корова, Борька, белая с рыжим буренка, начинала мычать в загоне и требовать ее выпустить. Как только мой дедушка открывал ворота двора, Борька быстро вливалась в стадо и так же самостоятельно приходила вечером домой.
Молодежь, отучившись в местной школе, по распределению советской образовательной системы попадала в техникумы и училища в городах, которые могли находиться много дальше родного села. И получив профессию, не совместимую с деревенской жизнью, редко кто возвращался назад. До аварии на атомной электростанции шел обычный процесс урбанизации.
Моя мама была одной из таких выпускниц. В 14 лет она уехала из села в Самарскую область, поступила там в техникум, выучилась на технолога, устроилась работать на местном фарфоровом заводе. А позже вышла замуж. Мой папа военный летчик и долгие командировки для него не редкость, поэтому когда мама забеременела мной, чтобы не оставлять ее одну, было решено вернуться в Митьковку и рожать там.
Совсем рядом
26 апреля 1986 года взорвался четвертый блок Чернобыльской атомной электростанции, выбросив в атмосферу тонны радиоактивной пыли. Облако изотопов урана, цезия и стронция накрыло территории нескольких стран. Брянская область в СССР оказалась одной из самых загрязненных, пострадало больше 12 тысяч квадратных километров сельскохозяйственных угодий, лесов, город и сёл, на ближайшие десятилетия определив их как зоны проживания с правом на отселение.
Папа в это время был в командировке в Эфиопии. 28 апреля он с сослуживцами обедал в офицерской столовой и смотрел новости по телевизору. На телеканале “Би-би-си” диктор взволнованно рассказывал что-то на английском, на экране чередовались фотографии руин еще неизвестного взорванного здания и советских вертолетов, тушащих пожар.
Папин сосед за столом, владевший английским, перевел слова диктора об аварии и ее жутких последствиях. Папа понял, что это произошло совсем рядом с селом, но ничего не мог сделать, мобильной связи тогда не было, да и военным звонить никуда было нельзя. Таким образом, он из далекой африканской страны почти на полмесяца раньше узнал об ужасной аварии, чем всё население СССР, и сельчане в Митьковке, которая находится в двухстах километрах от четвертого блока.
Советское руководство до последнего держало аварию в тайне даже от собственных граждан, отказывалось от помощи других стран, не эвакуировало жителей ближайших поселений и не вводило режим ЧС.
В Митьковке не знали об аварии
Бабушка сушила на весеннем солнце картошку для посадки, работала в поле. Маме оставался один месяц до родов, но она помогала по хозяйству. И только через две недели по радиоточке, которая в доме стояла на кухне, монотонный мужской голос сказал, что на Чернобыльской АЭС произошла утечка радиоактивных материалов. Жителям был дан совет чаще проводить влажную уборку дома и реже выходить на улицу, это в посевной-то сезон в деревне. Еще через несколько дней в хлебном магазине буханки и батоны стали накрывать полиэтиленовыми пакетами, а телегам и машинам на въезде в село стали ополаскивать водой колеса.
Среди митьковцев прошел слух, что водка мешает радиации проникнуть внутрь.
В то время, как передовицы радостными заголовками отчитывались об успешной борьбе с аварией в единодушном порыве советских граждан, был введен в действие закон о социальной защите, по которому у граждан, оказавшихся в зона отселения была возможность переехать в другое место в «чистых зонах» с компенсацией потерянного имущества и рабочего места.
Жители Митьковки, оказавшись в состоянии неопределенности, когда прямо не было объявлено об опасности, но был дан недвусмысленный намек уехать, разделились. Это погубило село. В ближайшие 5 лет часть сельчан переедет по программе или просто уедет, часть останется.
С закрытыми ставнями
Кажется, что напротив бабушкиного дома всегда были несколько домов с постоянно закрытыми ставнями и распахнутыми дверями во двор. Можно зайти в заброшенный, но еще родящий сад и нарвать кислых яблок, заглянуть в темноту под ставнями, найти в сарае ржавый секатор, оставленный хозяевами, и покачаться на качелях прямо под чужими окнами. Именно такой я помню деревню своего детства.
Процессы урбанизации были ускорены аварией. Изменения не произошли мгновенно. В течение следующих пяти лет закроется детский дом, колхоз, разорятся крупные хозяйства. Часть жителей из тех, кто уехал по программе переселения, станет возвращаться назад, используя свои старые дома, как дачные хозяйства. Село станет жить только летом. К девяностым из-за повышенной смертности оставшихся жителей – а причины смерти были разные, не только радиоактивный фон и сопутствующий рост онкологических заболеваний, но и высокий средний возраст – деревня опустела еще больше.
На начало двухтысячных, Митьковка полузаброшенная деревня. Магазины закрыты, поликлиника не действует, хозяйств и ферм нет, опустевшие дома развалились, запущенные сады скрылись под бурьяном, а дороги села превратились в тропинки. Живым остался условный центр с почтой, администрацией и домом культуры. Старые колхозные поля так заросли, что лес теперь стал ближе.
Бабушка долго жила одна. Она покупала продукты в передвижной торговой точке, оборудованной в старых жигулях. Они приезжали раз в неделю и сигналя двигались по пустым улицам, созывая немногих выживших на единственную на этой неделе возможность купить продуктов. Дедушка умер от рака первым, а через несколько лет от рака же умерли мои прадед и прабабушка. Так как бабушке было тяжело вести одной хозяйство и тяжело оставаться в пустой деревне, ее забрала к себе ее дочь, моя тётя.
Как раз к моменту переезда бабушки, вышел федеральный закон, уточняющий старый советский закон 1986 года, согласно которому на загрязненных землях можно было продать свой дом государству, получив соответствующую компенсацию за каждый квадратный метр. Тогда дом удалось продать. Несколько лет программа работала. Недвижимость у митьковцев выкупали и просто предприимчивые граждане.
Нечистые на руку люди пристраивали бутафорские квадратные метры и в таком виде продавали «обновленный» дом невнимательным чиновникам, зарабатывая дополнительные деньги.
Теперь старую деревню украшают потемкинские дома, с которых первым же дождем смыло криво прибитый картон, окрашенный наспех дешевой краской.
Признаки жизни
2021 год. Я 15 лет не был в деревне и приехав, ожидал увидеть заросли на месте бывшего бабушкиного дома. Оказалось, что дом стоит, новый жилец заменил окна, поправил забор и не запускает огород. В детстве я помню, перед домом была врыта проржавевшая, как старая корабельная пушка, труба, на метр торчащая из земли. Выбегая из-за дома можно схватиться за нагретую на солнце поверхность и резко остановиться. А еще в дождь сверху в узком пазе скапливалась вода и быстро засунув туда палец, можно получить небольшой фонтанчик наверх, меня это веселило, в пять лет много для радости не надо. Почему-то именно это я вспоминал, приближаясь к дому. Трубы на месте не было.
В 2021 году, в Митьковке прописано около 350 человек, проживает около 200, но еще в 2008 году было 1300, за последнее десятилетие население на порядок сократилось. Школа не заброшена, там регулярно учатся 25 детей, большинство из соседних сел.
После перерыва в десятилетия открыт магазин, о нем даже как-то писали в районной газете. По-прежнему работает почта, остался в живых ДК, есть свой фельдшерский пункт и даже открыто кафе на месте старой библиотеки, правда оно работает только в выходные. Жители сами организуют субботники и дискотеки. Есть те, кто вернулся и снова обосновался тут надолго.
По словам местных, село пустеет не из-за высокой смертности от радиации, а из-за отсутствия рабочих мест, общей депрессивности и нищеты региона, развала хозяйств и крупных производств, переезда жителей в крупные города.
Но статистика заболеваемости и смертности тоже не радует, по данным Росстата в Брянской области примерно на 20% чаще выявляют онкологические заболевания, чем в среднем по России, и на четверть выше смертность. Есть и хорошие новости, большинство радиоактивных изотопов, которые были выброшены аварией, имеют период полураспада в 30 лет, фактически, основным загрязняющим фактором остается цезий. В Брянской области, где 40% пашен было загрязнено, а это 702 тыс. га., два года назад почти треть перевели в категорию чистых от радиации земель.
За время, что меня не было в Митьковке, хуже не стало. Конечно, в озере, где раньше летом возилась целая орава детей, теперь живут бобры, а заброшенных домов намного больше чем живых, но село пока не собирается исчезать, открываются магазины, покупаются земельные участки, жизнь идёт.
Авария на ЧАЭС, активное расселение и урбанизация должны были убить Митьковку. И почти убили. Но к моей радости, она сейчас похожа не на умирающего в больничной койке, а скорее на зеленую веточку, отломанную от поваленного дерева и посаженную в землю. Может вырастет, а может нет.
Александр Стельмах для “Вот Так”
