«Бескрайний бассейн»: экзистенциальная драма в оболочке боди-хоррора
Кадр из фильма «Бескрайний бассейн»
В цифровой прокат вышел «Бескрайний бассейн» — новый фильм Брэндона Кроненберга (сына великого Дэвида Кроненберга), поставленный им по собственному сценарию. Специально для «Вот так» Валерий Сорокин рассказывает об этом завораживающем триллере про писателя на отдыхе, клонов и кризис идентичности.
Писатель (Александр Скарсгард) с женой (Клеопатра Коулмэн) изысканно скучает на курорте в Ли Толка — вымышленной стране третьего мира. Курорт ему не нравится, на лодочную экскурсию он не хочет. Над местной китайской кухней высокомерно посмеивается и, разыгрывая из себя изможденного денди, замечает, что еще один ужин в городе он «не переживет». Писательское вдохновение, поиски которого и были формальной причиной поездки, тоже все никак не хочет приходить.
Но вот к нему подходит блондинка (Миа Гот) со смелыми глазами, тычет пухлым пальчиком герою прямо в шею и зовет поужинать сегодня в китайском ресторане. Она читала его книгу и большая поклонница его таланта. Что ж, если подумать, не такой уж и плохой ресторан. Через монтажную склейку писатель окажется там.
Так начинается цепь событий, которые вскоре приведут героя и зрителя к диковинному открытию. Многие преступления в консервативной Ли Толка караются смертной казнью, но для обеспеченных иностранцев делают исключение: за определенную плату государство может создать твоего двойника и казнить его вместо тебя. Двойник будет полной твоей копией — у него будет твое сознание и твои воспоминания. А ты будешь обязан присутствовать на казни клона, после которой тебе вручат урну с его прахом и отпустят на все четыре стороны.
Сдвиги и трансформации
«Бескрайний бассейн» — третий полнометражный фильм Брэндона Кроненберга, сына основоположника боди-хоррора Дэвида Кроненберга. В предыдущей картине, «В чужой шкуре», режиссер разрабатывал те же темы, что и его великий отец. Телесные трансформации. Диалектика личности и ее телесной оболочки. Гибридизация технического и биологического в декорациях научно-фантастического триллера. Теперь он делает шаг в сторону от кроненберговской поэтики, вроде бы сохраняя ей верность, но допуская значимые образные и тематические сдвиги.
Вместо условного (или безусловного) будущего в «Бескрайнем бассейне» — условное настоящее. Вместо мрачно-футуристического мира — солнечный курорт, а техно-био-панк уступает место атмосфере скорее кафкианского характера. Процедура клонирования выглядит не научно-техническим аттракционом, но чуть ли не традиционной местной практикой, неизвестной остальному миру словно лишь по той причине, что этому самому остальному миру совершенно плевать на то, что происходит в Ли Толка.
Сюжетно это вполне нуар: здесь есть и отчужденный главный герой, и femme fatale (фр. «роковая женщина»), внезапно появившаяся в его жизни, и запутанное действие, напоминающее тревожное сновидение. Есть и важная для нуара сцена объяснения, когда таинственная красавица, сбросив маску, наконец выкладывает герою в лицо всю истину. Только здесь она, сидя на капоте автомобиля с бутылкой в одной руке и пистолетом в другой, короткими очередями выкрикивает герою правду в затылок, создавая образные параллели не с честной дуэлью, но с казнью и контрольным выстрелом.
Миа Гот. Кадр из фильма «Бескрайний бассейн»
Мертвый мозг и женская грудь
«Ты только что сказал, что не можешь насытить себя белым песком мертвого мозга», — фильм начинается с этих загадочных слов, произнесенных в кромешной темноте и один в один похожих на сюрреалистические опыты автоматического письма. Затем пижонски заваленная на бок или вовсе перевернутая вверх тормашками камера панорамирует окрестный пейзаж. Мы видим ветви деревьев, переплетенные с белоснежными архитектурными конструкциями, прорастающие сквозь них. Молчаливые фигуры в жутких масках. Странные люди, странное место.
«Где мы вообще?» — отрешенно спрашивает герой. Однако почти сразу ситуация проясняется. Фраза про смерть мозга — бормотание спросонок. Растительность, переплетенная с постройками, — вычурная курортная архитектура. Зловещие маски — ритуальный элемент местного праздника. А растерянное недоумение героя — просто брезгливо-высокомерная реакция жителя богатой страны на недостаток комфорта в Ли Толка.
То есть уже в экспозиции Кроненберг-младший намеренно нагоняет тумана, культивируя ощущение странности происходящего, чтобы тут же уравновесить его ясностью. Его отец сращивал вместе странное и обыденное, будничное и абсурдное, формируя завораживающий синтез и честно демонстрируя его зрителю. Сын работает в зыбком пространстве между этими полюсами. И в отличии от бескомпромиссной поэтики старшего Кроненберга, не отводившего взгляда от порождений собственной фантазии, предпочитает непрямые способы выражения.
Процесс создания двойника по преимуществу спрятан за фигурой умолчания — нам, в общем, так и не показывают, как это происходит. Иные вещи, которые Дэвид Кроненберг давал бы в лоб, замаскированы здесь сюрреалистско-галлюцинаторными ретро-клипами, построенными на комбинированной съемке и игре со светофильтрами. А самой непристойной сценой фильма, отсылающей к важной для боди-хоррора эстетике безобразного, неожиданно оказывается насквозь метафорический эпизод, в котором герой сосет женскую грудь.
Кадр из фильма «Бескрайний бассейн»
Затмение
Можно упрекнуть Кроненберга-младшего в недостатке художественной смелости (а заодно и таланта — хрестоматийный упрек детям гениальных родителей), но, кажется, он совершенно сознательно и целенаправленно препарирует жанр фантастического боди-хоррора, исподволь превращая его в нечто иное. Дрейфует от манеры отца в направлении манеры, скажем, Йоргоса Лантимоса. Единственный фантастический элемент (создание двойника и его казнь вместо настоящего приговоренного) выступает здесь всего лишь как сюжетная условность — допущение, дающее, что называется, «повод для размышлений». А поэтика жестокости полностью состоит на службе у символики: уничтожение собственных клонов тут является (и осознается всеми героями) развертыванием идеи самоубийства и освобождения от самого себя.
Самое любопытное в «Бескрайнем бассейне» — как Брэндон Кроненберг актуализирует одну за другой разные темы, каждой из которых иному автору хватило бы на целый фильм, а затем легко отбрасывает их в сторону, чтобы прийти к самому для него главному.
Поначалу зрителя, конечно же, остро беспокоит вопрос: если клон полностью идентичен оригиналу (так что даже сам герой не знает, кто он), кого именно из них казнят? Персонажи, которых мы видим после казни — это все те же люди, или уже двойники? Однако очень скоро это перестает быть важным и на авансцену выступает социальная проблематика: пользуясь безнаказанностью, богатенькие туристы опасно резвятся в стране третьего мира, как в собственной песочнице, — но и эта тема довольно быстро уходит на задний план. Даже безжалостная правда, которую ближе к финалу коварная блондинка раскрывает самовлюбленному писателю, не оказывает почти никакого влияния ни на зрителя (он уже обо всем догадался), ни на героя.
Как нож сквозь масло, повествование проходит сквозь всевозможные смысловые коллизии и концепты, пока в сухом остатке не остается лишь одинокий герой с утраченной идентичностью — утраченной причем задолго до того, как ему смастерили клона. А весь сюжет ретроспективно оборачивается извилистой дорогой к принятию этого факта.
Дэвид Кроненберг в своих завораживающих фантазиях создавал картины ползучего апокалипсиса. Брэндон рисует апокалипсис отдельно взятой личности и, используя элементы киноязыка своего отца, снимает в конечном итоге экзистенциальную драму об отчужденности, в том числе от самого себя. Неслучайно в начале фильма главный герой чем-то неуловимо напоминает персонажей классических картин Антониони — в каком-то смысле его можно считать их далеким наследником.
