«Это был окончательный поворотный момент для идентификации Путина как серийного убийцы»: Виктор Шендерович о трагедии в Беслане и прощании с Евгением Пригожиным

Фото: Сергей Фадеичев / ТАСС / Forum

Стали ли секретные похороны Евгения Пригожина закономерным пунктом его биографии? Нужно ли идти на выборы, как призвал Алексей Навальный, и как их можно дискредитировать? Что о Путине говорит трагедия 2004 года в Беслане? Об этом писатель Виктор Шендерович рассуждает в новом выпуске программы «Ход мысли».

Игорь Винявский: Не показалась ли вам достаточно странной церемония прощания с Героем России Евгением Пригожиным?

Виктор Шендерович: Это не могло не быть странным. Все получилось в итоге очень правильно, потому что он воровским образом был награжден российскими орденами и воровским образом сам факт награждения был «замылен».

Государство воровским образом сначала сделало Пригожина элитой, а потом так же закопало, как будто ничего не было. И в этом мерзкая вороватая уголовная сущность того, что сегодня называется российским государством, просто проявилась. Так оно и должно было быть!

Все воровство, все ложь. Жизнь Пригожина, его убийство и похороны — совершеннейшая классика, очень русская история. Похороны поставили очень ясную виньетку на этой биографии: воровские похороны вора, Героя России.

ИВ: Наверное, можно пока поставить точку в этой истории и перейти к другой теме. Алексей Навальный ответил тем, кто подозревал, что предыдущие тексты, вызвавшие неоднозначную реакцию, написаны не им. Даже обвинил всех, кто сомневался в его авторстве, в том, что эти люди «льют воду на мельницу» пропаганды режима. Несколько дней назад Навальный обращался к россиянам, призывая идти на выборы и голосовать против кандидатов от «Единой России». Как вы считаете, есть ли смысл принимать участие в этих выборах?

ВШ: Про «Умное голосование» мы с Алексеем полемизировали, когда он был на свободе. В его интеллектуальном мужестве никто не сомневается, и он призывает спорить с ним. Мы с ним спорили, когда были в равной ситуации: оба на свободе и в России.

Мне «Умное голосование» никогда не казалось умным. Мы своими руками слепили партию «Справедливая Россия», протащили очень много коммунистов, и все они мгновенно перешли на путинскую сторону, с помощью Навального втащившись на хорошие позиции в Думу. И вся эта антизападная мерзость была сделана руками тех, кого мы проводили в Думу. В 2011 году, когда удалось провести большое количество депутатов не от «Единой России», может, еще была какая-то иллюзия. В «Справедливой России» еще были какие-то человеческие кандидаты, которые имели иллюзию сделать из СП оппозиционную партию: это и Гудков, и Сергей Петров, и покойный Зубов — там были люди.

Сегодняшнее «Умное голосование» умным не будет. Что делать — не посоветую, потому что деградация избирательной системы в России находится на таком уровне, что уже не надо вкидывать что-то ночами, ломать руки наблюдателям. Они просто нарисуют ту цифру, которая будет спущена, и все.

И им совершенно все равно, что об этом подумают наблюдатели. Тем более что их не будет. В этом смысле странно вообще употреблять это приличное европейское слово «выборы». А что делать обществу, на каких точках консолидироваться? Думаю, что никакой прагматики быть не может, эту политическую игру мы проиграли. Сопротивление сегодня может носить исключительно моральный характер, и через какое-то количество ходов пригодится именно эта нравственная составляющая. Обыграть сегодня «Единую Россию» на их поле по правилам, которые они сами выдумали и могут в любую секунду поменять, — задача нереальная. Участием в выборах мы только подтвердим выбор.

Единственное, чем можно дискредитировать результаты, это полное отсутствие явки. Пускай этих подонков выбирает заведомое меньшинство. Социологи так или иначе это зафиксируют.

Это будет нашим внятным ответом. Мне кажется, нравственная оценка сегодня важнее, чем беспомощные попытки их обыграть.

ИВ: 1 сентября 2004 года школьники пошли в школы, но для 186 школьников в Беслане это был последний первый звонок. Все постсоветское пространство наблюдало за захватом террористами школы в Беслане. В общей сложности вместе со спасателями погибли более 330 человек. На ваш взгляд, что для Путина значило это событие? Какие политические последствия оно в себе несло?

ВШ: Это был окончательный поворотный момент для идентификации Путина как серийного убийцы. Потому что с «Курском», ну «неоказание помощи», может быть, нельзя было спасти — еще можно было придумать себе нравственные отмазки, решить, что Путин «не очень виноват». В случае с Бесланом все было предельно ясно. Масхадов — законный президент Ичкерии, признанный Российской Федерацией, подписант Хасавюртовских соглашений, легитимный президент Чечни, выбранный народом Чечни 60% голосов против 6% у Басаева — появился за сутки до расстрела этой школы и предложил вступить в переговоры с заложниками. Это был огромный шанс на сохранение жизней заложников, но это означало, что Масхадов из бандита, которым он объявлен, возвращается в политическое поле.

Ситуация была абсолютно этически прозрачная для Путина: попытаться спасти жизни детей ценой политического поражения либо пожертвовать детьми и заложниками ради того, чтобы не пустить Масхадова в политическое поле. Был выбран второй вариант.

Масхадов был оставлен в статусе бандита, его не пустили. Торопливый штурм школы и ее расстрел — это был выбор. Беслан был точкой, в которой стало понятно: мы имеем дело с человеком, который ни в грош не ставит человеческую жизнь.

Если бросить мостик к сегодняшнему дню, то там началась блистательная карьера госпожи Симоньян. Там она была помазана кровью. Она, журналист, говорила то, что от нее требовалось, врала про количество заложников. Ее готовность бестрепетно лгать и следовать воле начальства была замечена. Я очень хорошо помню ее во время штурма, когда она сидела где-то в окопе и говорила: «Ой, там что-то происходит».

Еще за два года до этого такое было бы невозможно, потому что была телекомпания НТВ, которая в истории с «Норд-Остом» показывала, хотя и с задержкой, чтобы не подвергать опасности жизни заложников, и трупы в автобусах, и транслировала происходящее, и говорила правду. Еще можно было на федеральном канале что-то такое сказать. А к 2004 году [телекомпания] НТВ уже была доразобрана, и не было телекамеры, которая вела бы трансляцию. Представить себе камеру, которая с плашкой live снимает, как танки стреляют по заминированной школе, — о нет, никто бы не решился на это. В ситуации задавленной свободы слова можно делать что угодно. Эта история о том, что такое свобода слова и почему она жизненно нужна. Не Страсбургу, не Госдепу США. Зачем она нужна людям и почему опасно для жизни, когда нет свободы слова.

Расшифровала Анастасия Ривина