Правозащита военного времени. Почему антивоенных поджигателей так редко признают политзаключенными
По оценке правозащитного проекта «Мемориал», сейчас в России 247 заключенных отбывают наказание по политическим мотивам. С начала войны список активно пополняется осужденными по статьям о «военной цензуре», а вот наказанные за радикальные антивоенные акции там почти не фигурируют. Мы поговорили с представителями «Мемориала», Amnesty International и «Зоны солидарности» о том, почему не всех диверсантов и поджигателей признают политзаключенными и стоит ли пересмотреть такую политику.
Самый суровый приговор женщине в истории современной России вынес суд в Петербурге 25 января 2024 года. Обвиняемую в убийстве Z-блогера Владлена Татарского 26-летнюю Дарью Треповую приговорили к 27 годам лишения свободы. Как и многих россиян и россиянок, арестованных за акции прямого действия, политзаключенной ее не признали.
Единого и общепринятого понятия «политзаключенного» не существует. Правозащитный центр «Мемориал», который присваивает (или не присваивает) этот статус на основе международных критериев, исключает из числа политзаключенных лиц, применявших насилие против личности. «Это исключение, однако, не означает, что мы считаем преследование таких лиц безусловно обоснованным и законным или одобряем такое преследование», — уточняют в организации.
Террористический характер деяния в первую очередь, связан не с объективными факторами, а с намерениями человека, так что в случае с Треповой, объясняет руководитель проекта «Поддержка политзаключенных. Мемориал» Сергей Давидис, принципиален вопрос ее умысла: «Если она намеревалась убить невооруженного Татарского, к тому же общеопасным способом, который угрожал другим людям, то формально, с точки зрения тех критериев, которыми мы руководствуемся, это — основание не включать ее в список политзаключенных».
Если же Трепова действительно считала, что в статуэтке находится не бомба, а подслушивающее устройство и суд мог это установить, но не стал из-за политической пристрастности, то Дарья может быть включена в список, говорит собеседник. Установить это можно будет только после изучения материалов уголовного дела.
За кейс Треповой «Мемориал», по словам Давидиса, взяться пока не успел — из-за увеличения масштаба репрессий в России объем работы организации вырос, а на изучение каждого дела потенциального политзека сейчас уходит порядка двух-трех месяцев.
«С какой вероятностью мы придем к тем или иным выводам, я сказать не решусь. Эта история достаточно странная с точки зрения того, как ее подает Трепова, но все может быть. Если удастся доказать, что она ничего не знала, тогда вне сомнений мы будем считать ее политзаключенной».
Согласно критериям «Мемориала», если человек, совершил насильственное правонарушение против личности без крайней необходимости, либо совершил преступление против личности или имущества на почве ненависти, то он не может быть признан политзаключенным.
«Я думаю, что стоит что-то с этими критериями делать, — говорит Иван Асташин, участник правозащитной инициативы «Зона солидарности», которая на данный момент защищает 19 обвиненных в радикальных антивоенных акциях. Из них в список политзаключенных «Мемориала» пока попали только девять.
По мнению собеседника, даже если критерии, принятые правозащитниками по этому вопросу, подходят для обычной ситуации, то в состоянии войны все сильно меняется:
«Когда начинают говорить про недопустимость посягательства на жизнь кого бы то ни было — это несколько странно. Например, Руслан Зинин, желая не допустить мобилизацию своего брата, сделал несколько выстрелов в военкома, даже не летальных. В контексте войны, военком — это человек, который отправляет сотни людей убивать и умирать. Думаю, для подобных ситуаций не должны работать критерии мирного времени».
Политзаключенными стоит признать всех осужденных по «террористическим» статьям за антивоенные акции — так же как это происходит со осужденными за «фейки» о войне и «дискредитацию» армии, считает Асташин. Как несправедливо осужденных за «терроризм», но не признанных политзаключенными, собеседник приводит в пример омичей Антона Жучкова и Владимира Сергеева. Их обвинили в намерении поджечь автозак на антивоенной акции и приговорили к лишению свободы: Жучкова к 10 годам, Сергеева — к 8.
«Насколько я знаком с материалами дела, Жучков планировал только совершить самоубийство в знак протеста против войны, принять летальную дозу метадона. А Сергеев, у которого в рюкзаке обнаружили какие-то зажигательные средства, признавал, что хотел поджечь автозак, но пустой», — говорит Асташин. Правозащитники, по его словам, отказали в признании омичей политзаключенными потому, что в автозаке могли быть полицейские, и Сергеев якобы намеревался их поджечь.
Кого из осужденных за радикальные акции признают политзаключенными
Первыми осужденными за радикальную антивоенную акцию, кого «Мемориал» признал политзаключенными, стали Алексей Нуриев и Роман Насрыев — полицейский и пожарный из Челябинской области. Они получили по 19 лет колонии строгого режима за попытку поджога военно-учетного стола. Во время акции никто не пострадал, пожар потушила сторож.
На данный момент это самый большой срок за поджог. Жесткость приговора связана с тем, что их дело квалифицировали как «террористический акт» и «прохождение обучения в целях совершения террористической деятельности». «Мемориал» утверждает, что суд не смог доказать, что в поступке молодых людей действительно был умысел убить людей или дестабилизировать работу органов власти. Назначенное им суровое наказание, по мнению правозащитников, явно не соразмерно тяжести содеянного и направлено на запугивание несогласных с войной против Украины.
«Мы полагаем, что действия Нуриева и Насрыева нельзя квалифицировать как теракт: они не были направлены на устрашение населения. Их деяния могут быть квалифицированы по существенно более легкой статье об умышленном повреждении имущества», — заявили в правозащитной организации.
«Мемориал» признал молодых людей политзаключенными в июле 2023 года — спустя девять месяцев после начала мобилизации. Дело в том, объясняет Давидис, что поначалу поджигателей военкоматов чаще преследовали по нетеррористическим статьям. В частности, Нуриева и Насрыева после задержания обвинили в умышленном уничтожении имущества путем поджога. Уже потом, когда в дело вмешалась ФСБ, статью переквалифицировали на две террористических.
Хотя сам по себе поджог любого здания, говорит правозащитник, это преступление — не только в России, но и в демократических государствах, — квалифицировать его как теракт нельзя:
«Государство вправе преследовать тех, кто поджигает сооружения, но если за это человека обвиняют в терроризме, а тем более в обучении терроризму — это явным образом беззаконие. Мы не говорим, что поджигатели не совершили преступление, мы говорим, что их преследование политически мотивировано и неадекватно тому, что они совершили».
Что дает статус политзаключенного
«Мы считаем, что не должны не снижать планку и обязаны ввиду нашего авторитета убедительно обосновывать, почему человек является политзаключенным. Статус политзека дает больше международного внимания, но в мире, естественно не будут погружаться в изучение каждого кейса», — говорит Давидис, добавляя, что сейчас парламентская ассамблея Совета Европы, Европарламент и национальные парламенты разных стран всегда ссылаются на списки «Мемориала».
Многие зарубежные организации, далекие от российских реалий, а также люди, у которых нет возможности глубоко вникать уголовные дела, предпочитают доверять этому списку, отмечает Иван Асташин. В итоге признанные политзеками получают больше писем и материальной поддержки.
Кроме того, по мнению собеседника, статус политзека может быть важен в перспективе — в ситуации обмена заключенными или амнистии:
«Например, в 2013 году, когда шли суды по “Болотному делу”, Amnesty International признала часть фигурантов узниками совести — но не тех, кто, по версии следствия, применил насилие против силовиков. Затем по амнистии вышли только те, кто получил статус политического заключенного».
Понятие «узник совести», которое использует Amnesty International, похоже по смыслу с понятием «политзаключенного», но имеет свою специфику. Оно одновременно и более широкое — потому что включает не только политические преследования, — и вместе с тем достаточно узкое, потому что исключает даже тех, кто «применил насилие» против собственности, например, поджег военкомат.
«Человек может быть признан узником совести, если преследуется за взгляды, выражение мнение или идентичность — необязательно по политическому мотиву, — объясняет Наталья Звягина, директриса по России Amnesty International. — Мы, например, совершенно спокойно даем этот статус [режиссерке] Евгении Беркович и [драматургу] Светлане Петрийчук».
Однако, добавляет правозащитница, организация не работает с кейсами, в которых фигурировало насилие в любом виде — «в этом смысле не имеет значения, пострадал человек или нет, если пострадала собственность — это уже важно».
«Сейчас в России сотни людей, которые преследуются за высказывания и проявление своей позиции. Но внимание общества размывается, и людям важно рассказать хорошо хотя бы одну историю, поэтому мы работаем с минимумом. Сейчас у Amnesty в фокусе пять российских заключенных: Светлана Пономаренко, Алексей Горинов, Владимир Румянцев и Саша Скочиленко».
«Мемориал», напротив, сейчас планирует реформировать систему подачи информации, чтобы максимально охватить всех лишенных свободы по политическим мотивам, говорит Давидис. На данный момент многих людей даже теоретически невозможно признать политзаключенными, потому что неизвестны подробности их обвинений — как, например, почти во всех дела по государственной измене, поскольку они засекречены.
Другая категория людей, большинство из которых формально не могут быть отнесены к политзаключенным — уклонисты от службы в армии. Причина в том, что далеко не все из них сделали это по убеждению совести, к тому же их дела рассматриваются в особом порядке и с признанием вины. Однако поскольку эти люди не попали в тюрьму в мирное время, они вправе претендовать на внимание со стороны общества, считает правозащитник.
Алёна Лобанкова
